П. Абеляр

История моих бедствий

Часть первая 

Часть вторая

Часть третья



Часть первая

Человеческие чувства часто сильнее возбуждаются или смягчаются примерами, чем 
словами. Поэтому после утешения в личной беседе, я решил написать тебе, 
отсутствующему, утешительное послание с изложением пережитых мною бедствий, 
чтобы, сравнивая с моими, ты признал свои собственные невзгоды или ничтожными, 
или незначительными и легче переносил их.

Я происхожу из местечка, расположенного в преддверии Бретани, как я думаю, 
милях в восьми к востоку от Нанта, и носящего название Пале. Одаренный от 
природы моей родины или по свойствам нашего рода восприимчивостью, я отличался 
способностями к научным занятиям. Отец мой до того, как я препоясался воинским 
поясом, получил некоторое образование. Поэтому и впоследствии он был 
преисполнен такой любовью к науке, что, прежде чем готовить каждого из своих 
сыновей к воинскому делу, позаботился дать им образование. Решение отца было, 
конечно, исполнено, а так как я в качестве первенца был его любимцем, то он тем 
сильней старался тщательнее обучить меня.

Я же чем больше оказывал успехов в науке и чем легче они мне давались, тем 
более страстно привязывался к ним и был одержим такой любовью к знанию, что, 
предоставив своим братьям наследство, преимущества моего первородства и блеск 
военной славы, совсем отрекся от участия в совете Марса ради того, чтобы быть 
воспитанным в лоне Минервы. Избрав оружие диалектических доводов среди 
остальных положений философии, я променял все прочие доспехи на эти и предпочел 
военным трофеям - победы, приобретаемые в диспутах. Поэтому, едва только я 
узнавал о процветании где-либо искусства диалектики и о людях, усердствующих в 
нем, как я переезжал, для участия в диспутах, из одной провинции в другую, 
уподобляясь, таким образом, перипатетикам.

Наконец я прибыл в Париж, где эта отрасль познания уже давно и всемерно 
процветала, и пришел к Гильому из Шампо, действительно выдающемуся в то время 
магистру в этой области, который пользовался соответствующей славой. Он-то и 
стал моим наставником. Сначала я был принят им благосклонно, но затем стал ему 
в высшей степени неприятен, так как пытался опровергнуть некоторые из его 
положений, часто отваживался возражать ему и иногда побеждал его в спорах. 
Наиболее же выдающиеся из моих сотоварищей по школе весьма сильно вознегодовали 
на меня за это и тем сильнее, чем я был моложе их по возрасту и по курсу 
обучения. Здесь-то и начались мои бедствия, продолжающиеся поныне; чем шире 
распространялась обо мне слава, тем более воспламенялась ко мне зависть.

Возымев о самом себе высокое мнение, не соответствовавшее моему возрасту, я, 
будучи юношей, уже стремился стать во главе школы и даже наметил себе место, 
где я мог бы начать такую деятельность, а именно - в Мелёне, бывшем в то время 
значительным укрепленным пунктом и королевской резиденцией. Упомянутый мой 
учитель догадался об этом и постарался, насколько это было для него возможно, 
отдалить мою школу от своей. Он изобретал всевозможные тайные махинации, чтобы 
помешать открытию моей школы и, прежде чем я покину его, лишить меня избранного 
для нее места. Но так как некоторые из сильных мира сего относились к нему 
недружелюбно, то при их поддержке и содействии мне удалось добиться исполнения 
моего желания, а его явная зависть возбудила у многих сочувствие ко мне.

С самого же начала моей преподавательской деятельности в школе молва о моем 
искусстве в области диалектики стала распространяться так широко, что начала 
понемногу меркнуть слава не только моих школьных сотоварищей, но и самого 
учителя. Вот почему, возымев еще более лестное мнение о своих способностях, я 
перенес свою школу в укрепленное местечко Корбейль по соседству с Парижем, 
чтобы получить возможность именно отсюда чаще нападать на своих противников в 
диспутах. Однако немного времени спустя, вследствие неумеренной страсти к 
научным занятиям, я подорвал свое здоровье и вынужден был возвратиться на 
родину. В течение нескольких лет я был как бы удален из Франции, зато меня еще 
ревностней ожидали все увлекавшиеся изучением диалектики.

Когда по прошествии нескольких лет я совсем оправился от болезни, мой бывший 
наставник Гильом, архидиакон Парижский, сменив свое прежнее одеяние, вступил в 
ряды уставных каноников, как передавали, с целью казаться благочестивее и тем 
скорее подняться на более высокую ступень духовного сана. Этого он в самом 
скором времени и достиг, так как его сделали епископом Шалонским. Однако новое 
одеяние, [соответствующее его сану], не удалило его из Парижа и не отвлекло от 
привычных занятий философией: в том же самом монастыре, в который он удалился,