— Нечетным.

— А не принимающее справедливости и то, что никогда не примет искусности?

— Одно — неискусным, другое — несправедливым.

— Прекрасно. А то, что не примет смерти, как мы назовем?

— Бессмертным.

— Но ведь душа не принимает смерти?

— Нет.

— Значит, душа бессмертна?

— Бессмертна, — сказал Кебет.

— Прекрасно. Будем считать, что это доказано? Или как по-твоему?

— Доказано, Сократ, и к тому же вполне достаточно.

— Пойдем дальше, Кебет. Если бы нечетное должно было быть неуничтожимым, то,
вероятно, было бы неуничтожимо и три.

— Разумеется.

— Ну, а если бы и холодному непременно следовало быть неуничтожимым, то, когда 
к
снегу приблизили бы тепло, он отступил бы целый и нерастаявший, не так ли? Ведь
погибнуть он бы не мог, но не мог бы и принять теплоту, оставаясь самим собой.

— Правильно, — сказал Кебет.
{43}
— Точно так же, я думаю, если бы неуничтожимым было горячее, то, когда к огню
приблизилось бы что-нибудь холодное, он бы не гаснул, не погибал, но отступал 
бы
невредимым.

— Непременно.

— Но не должны ли мы таким же образом рассуждать и о бессмертном? Если 
бессмертное
неуничтожимо, душа не может погибнуть, когда к ней приблизится смерть: ведь из 
всего
сказанного следует, что она не примет смерти и не будет мертвой! Точно так же, 
как не
будет четным ни три, ни [само] нечетное, как не будет холодным ни огонь, ни 
теплота в
огне! "Что, — однако же, препятствует нечетному, — скажет кто-нибудь, — не 
становясь
четным, когда четное приблизится, — так мы договорились — погибнуть и уступить 
свое
место четному?" И мы не были бы вправе решительно настаивать, что нечетное не
погибнет, — ведь нечетное не обладает неуничтожимостью. Зато если бы было 
признано,
что оно неуничтожимо, мы без труда отстаивали бы свой взгляд, что под натиском
четного нечетное и три спасаются бегством. То же самое мы могли бы решительно
утверждать об огне и горячем, а равно и обо всем остальном. Верно?

— Совершенно верно.

— Теперь о бессмертном. Если признано, что оно неуничтожимо, то душа не только
бессмертна, но и неуничтожима. Если же нет, потребуется какое-то новое 
рассуждение.

— Нет, нет, — сказал Кебет, — ради этого нам нового рассуждения не нужно. Едва 
ли что
избегнет гибели, если даже бессмертное, будучи вечным, ее примет.

— Я полагаю, — продолжал Сократ, — что ни бог, ни сама идея жизни, ни все иное
бессмертное никогда не гибнет, — это, видимо, признано у всех.

— Да, у всех людей, клянусь Зевсом, и еще больше, мне думается, у богов.

— Итак, поскольку бессмертное неуничтожимо, душа, если она бессмертна, должна 
быть в
то же время и неуничтожимой.