- Неужели, Сократ, - сказал Агафон, - я, по-твоему, так упоен театром, что не
понимаю, насколько для человека мало-мальски здравомыслящего несколько умных
людей страшнее многих невежд?

- Нет, Агафон, - отвечал Сократ, - это было бы нехорошо с моей стороны, если
бы я был о тебе такого нелепого мнения. Я не сомневаюсь, что, окажись ты в
обществе тех, кто, по-твоему, действительно умен, ты считался бы с ними
больше, чем с большинством. Но мы-то, боюсь я, к ним не относимся: мы-то ведь
тоже были в театре и принадлежали к большинству. А вот окажись ты в обществе
каких-нибудь умных людей, ты, наверное, устыдился бы их, если бы считал, что
делаешь что-то постыдное, не так ли?

- Ты прав, - отвечал Агафон.

- Ну, а большинства ты не стал бы стыдиться, если бы считал, что делаешь
что-то плохо?

- Дорогой мой Агафон, - вмешался в этот разговор Федр, - если ты будешь
отвечать Сократу, ему будет уже совершенно безразлично, что здесь происходит,
лишь бы у него был собеседник, тем более еще и красивый. Хоть мне и приятно
слушать беседы Сократа, я должен позаботиться о восхвалении Эрота и
потребовать от каждого из вас речи. Пусть каждый из вас обоих отдаст сначала
дань этому богу, а потом уж беседуйте друг с другом в свое удовольствие.

Речь Агафона: совершенства Эрота

- Верно, Федр, - сказал Агафон, - и ничто не мешает мне начать речь. А
побеседовать с Сократом мне еще не раз представится случай.

Но я хочу сначала сказать, как должен говорить, а уж потом говорить. Мне
кажется, что все мои предшественники не столько восхваляли этого бога,
сколько прославляли то счастье и те блага, которые приносит он людям. Между
тем единственный верный способ построить похвальное слово кому бы то ни было
- это разобрать, какими свойствами обладает тот, о ком идет речь, и то,
причиной чего он является. Стало быть, и нам следовало бы воздать хвалу
сначала самому Эроту и его свойствам, а затем уже его дарам.

Итак, я утверждаю, что из всех блаженных богов Эрот - если дозволено так
сказать, не вызывания осуждения, - самый блаженный, потому что он самый
красивый и самый совершенный из них. Самым красивым я называю его вот почему.
Прежде всего, Федр, это самый молодой бог. Что я прав, убедительно доказывает
он сам; ведь он бегом бежит от старости, которая явно не мешкает, - во всяком
случае, она приходит к нам быстрее, чем нужно. Так вот, Эрот по природе своей
ненавидит старость и обходит ее как можно дальше. Зато с молодыми он
неразлучен, - недаром исстари говорят, что подобное стремится к подобному.
Соглашаясь с Федром во многом другом, я не согласен с ним, что Эрот старше
Иапета и Крона. Я утверждаю, что он самый молодой из богов и всегда молод, а
что касается тех древних дел между богами, о которых повествуют Гесиод и
Парменид, то причиной их, если эти поэты говорят правду, была Необходимость,
а совсем не Любовь. Ведь боги не оскопляли бы и не заковывали друг друга и
вообще не совершали бы насилий, если бы среди них был Эрот, а жили бы в мире
и дружбе, как теперь, когда Эрот ими правит. Итак, он молод и - вдобавок к
своей молодости - нежен. Чтобы изобразить нежность бога, нужен такой поэт,
как Гомер. Утверждая, например, что Ата богиня, и притом нежная, - по крайней
мере, стопы у нее нежны, Гомер выражается так:
{15}
Нежны стопы у нее: не касается ими

Праха земного она, по главам человеческим ходит.

Так вот, по-моему, он прекрасно доказал ее нежность, сказав, что ступает она
не по твердому, а по мягкому. Тем же доказательством воспользуемся и мы,
утверждая, что Эрот нежен. Ведь ходит он не по земле и даже не по головам,
которые не так-то уж и мягки, нет, он и ходит и обитает в самой мягкой на
свете области, водворяясь в нравах и душах богов и людей, причем не во всех
душах подряд, а только в мягких, ибо, встретив суровый нрав, уходит прочь,
когда же встретит мягкий - остается. А коль скоро всегда он касается и
ногами, и всем только самого мягкого в самом мягком, он не может не быть
необыкновенно нежным. Итак, это самый молодой бог и самый нежный. К тому же
он отличается гибкостью форм. Не будь он гибок, он не мог бы всюду
прокрадываться и сперва незаметно входить в душу, а потом выходить из нее.
Убедительным доказательством соразмерности и гибкости форм Эрота служит то ни
с чем не сравнимое благообразие, которым он, как все признают, обладает. Ведь
у любви и безобразия вечная распря. А о красоте кожи этого бога можно судить
по тому, что живет он среди цветов. Ведь на отцветшее и поблекшее - будь то
душа, тело или что другое - Эрот не слетит, он останавливается и остается
только в местах, где все цветет и благоухает.

О красоте этого бога сказано уже достаточно, хотя еще далеко не все. Теперь