оба 
вместе - нет и так далее. Решаешь ли ты так же, как я, или иначе? 
Гиппий. Точно так же, Сократ. 
Сократ. И хорошо поступаешь, Гиппий, чтобы нам наконец избавиться от дальнейших 

исследований. Ведь если прекрасное принадлежит к этому роду, то приятное 
благодаря зрению и слуху уже не может быть прекрасным. Дело в том, что зрение и 

слух заставляют быть прекрасным то и другое, но не каждое в отдельности. А ведь 

это оказалось невозможным, Гиппий, как мы с тобой уже согласились. 
Гиппий. Правда, согласились. 
Сократ. Итак, невозможно, чтобы приятное благодаря зрению и слуху было 
прекрасным, раз оно, становясь прекрасным, создает нечто невозможное. 
Гиппий. Это так. 
Сократ. "Начинайте все сызнова, -скажет тот человек, - так как вы в этом 
ошиблись. Чем же, по вашему мнению, будет прекрасное, свойственное обоим этим 
удовольствиям, раз вы почтили их перед всеми остальными и назвали прекрасными?" 

Мне кажется, Гиппий, необходимо сказать, что это самые безобидные и лучшие из 
всех удовольствий, и оба они вместе, и каждое из них порознь. Или ты можешь 
назвать что-нибудь другое, чем они отличаются от остальных? 
Гиппий. Никоим образом, ведь они действительно самые лучшие. 
Сократ. "Итак, - скажет он, -вот что такое, по вашим словам, прекрасное: это - 
полезное удовольствие". Кажется, так, скажу я; ну а ты? 
Гиппий. И я тоже. 
Сократ. "Но не полезно ли то, что создает благо? - скажет он. А создающее и 
создания, как только что выяснилось, - это вещи разные. И не возвращается ли 
ваше рассуждение к сказанному прежде? Ведь ни благо не может быть прекрасным, 
ни 
прекрасное - благом, если только каждое из них есть нечто иное". Несомненно так,
 
скажем мы, Гиппий, если только в нас есть здравый смысл. Ведь недопустимо не 
соглашаться с тем, кто говорит правильно. 
Гиппий. Но что же это такое, по-твоему, Сократ, все вместе взятое? Какая-то 
шелуха и обрывки речей, как я сейчас только говорил, разорванные на мелкие 
части. Прекрасно и ценно нечто иное: уметь выступить с хорошей, красивой речью 
в 
суде, совете или перед иными властями, к которым ты ее держишь; убедить 
слушателей и удалиться с наградой, не ничтожнейшей, но величайшей - спасти 
самого себя, свои деньги, друзей. Вот чего следует держаться, распростившись со 

всеми этими словесными безделками, чтобы не показаться слишком уж глупыми, если 

станем заниматься, как сейчас, пустословием и болтовней. 
Сократ. Милый Гиппий, ты счастлив, потому что знаешь, чем следует заниматься 
человеку, и занимаешься определения этим как должно - ты сам говоришь. Мною же 
как будто владеет какая-то роковая сила, так как я вечно блуждаю и не нахожу 
выхода; а стоит мне обнаружить свое безвыходное положение перед вами, мудрыми 
людьми, я слышу от вас оскорбления всякий раз, как его обнаружу. Вы всегда 
говорите то же, что говоришь теперь ты, - будто я хлопочу о глупых, мелких и 
ничего не стоящих вещах. Когда же, переубежденный вами, я говорю то же, что и 
вы, - что всего лучше уметь, выступив в суде или в ином собрании с хорошей, 
красивой речью, довести ее до конца, - я выслушиваю много дурного от здешних 
людей, а особенно от этого человека, который постоянно меня обличает. Дело в 
том, что он чрезвычайно близок мне по рождению и живет в одном доме со мной. И 
вот, как только я прихожу к себе домой и он слышит, как я начинаю рассуждать о 
таких вещах, он спрашивает, не стыдно ли мне отваживаться на рассуждение о 
прекрасных занятиях, когда меня ясно изобличили, что я не знаю о прекрасном 
даже 
того, что оно собой представляет. "Как же ты будешь знать, - говорит он, - с 
прекрасной речью выступает кто-нибудь или нет, и так же в любом другом деле, 
раз 
ты не знаешь самого прекрасного? И если ты таков, неужели ты думаешь, что тебе 
лучше жить, чем быть мертвым?" И вот, говорю я, мне приходится выслушивать 
брань 
и колкости и от вас, и от того человека. Но быть может, и нужно терпеть. А 
может 
быть, как ни странно, я получу от этого пользу. Итак, мне кажется, Гиппий, что 
я 
получил пользу от твоей беседы с ним: ведь, кажется мне, я узнал, что значит