Что единое есть сущность, а не что-то другое, что обозначается как единое, это 
Платон
утверждал подобно пифагорейцам, и точно так же, как они, что числа - причины 
сущности
всего остального; отличительная же черта учения Платона - это то, что он вместо
беспредельного, или неопределенного, как чего-то одного признавал двоицу и
неопределенное выводил из большого и малого; кролю того, он полагает, что числа
существуют отдельно от чувственно воспринимаемого, в то время как пифагорейцы
говорят, что сами вещи суть числа, а математические предметы они не считают
промежуточными между чувственно воспринимаемыми вещами и эйдосами. А что Платон
в отличие от пифагорейцев считал единое и числа существующими помимо вещей и 
что
он ввел Эйдосы, это имеет свое основание в том, что он занимался определениями 
(ведь
его предшественники к диалектике не были причастны), а двоицу он объявил другой
основой (physis) потому, что числа, за исключением первых, удобно выводить из 
нее как из
чего-то податливого.

Однако на самом деле получается наоборот: такой взгляд не основателен. Ибо эти
философы полагают, что из одной материи происходит многое, а Эйдос рождает 
нечто
{9}
только один раз, между тем совершенно очевидно, что из одной материи получается 
один
стол, а тот, кто привносит Эйдос, будучи один, производит много [столов]. 
Подобным же
образом относится и мужское к женскому, а именно: женское оплодотворяется одним
совокуплением, а мужское оплодотворяет многих; и, однако же, это-подобия тех 
начал.

Вот как Платон объяснял себе предмет нашего исследования. Из сказанного ясно, 
что он
рассматривал только две причины: причину сути вещи и материальную причину (ибо 
для
всего остального Эйдосы - причина сути его, а для Эйдосов такая причина - 
единое); а
относительно того, что такое лежащая в основе материя, о которой как материи
чувственно воспринимаемых вещей сказываются Эйдосы, а как материи Эйдосов -
единое, Платон утверждал, что она есть двоица - большое и малое. Кроме того, он 
объявил
эти элементы причиной блага и зла, один-причиной блага, другой - причиной зла, 
а ее,
как мы сказали, искали и некоторые из более ранних философов, например Эмпедокл 
и
Анаксагор.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Мы лишь вкратце и в общих чертах разобрали, кто и как высказался относительно 
начал и
истины; но во всяком случае мы можем на основании этого заключить, что из 
говоривших
о начале и причине ни кто не назвал таких начал, которые не были уже 
рассмотренны в
нашем сочинении о природе, а все - это очевидно - так или иначе касаются, хотя 
и неясно,
этих начал. В самом деле, одни говорят о начале как материи, все равно, 
принимают ли
они одно начало или больше одного и признают ли они это начало телом или
бестелесным; так, например, Платон говорит с большом и малом, италийцы - о
беспредельном, Эмпедокл - об огне, земле, воде и воздухе, Анаксагор - о 
беспредельном
множестве Гомеомерии. Таким образом. все они занимались подобного рода причиной,
 а
так же те, кто говорил о воздухе, или огне, или воде, или о начале, которое 
плотнее огня,
но разреженнее воздуха; ведь утверждали же некоторые, что первооснова именно 
такого
рода.

Они касались только этой причины; а некоторые другие - той, откуда начало 
движения,
как, например. те, кто объявляет началом дружбу и вражду, или ум пли любовь.

Но суть бытия вещи и сущность отчетливо никто не объяснил; скорее же всего 
говорят о
них те, кто признает Эйдосы, ибо Эйдосы для чувственно воспринимаемых вещей и
единое для Эйдосов они не принимают ни за материю, ни за то, откуда начало