существование сущностей и наша способность 
познавать их доказывают предшествующее существование души, обладающей знанием.

Утверждение, что всякое знание есть воспоминание, более обстоятельно 
развивается в «Меноне» (82ff). Здесь Сократ говорит: «Нет обучения, но есть 
лишь воспоминание». Он претендует на то, чтобы доказать свою точку зрения, 
заставив Менона позвать юношу раба, которому Сократ задает вопросы о 
геометрических проблемах. Предполагается, что ответы юноши показывают, что он 
действительно знает геометрию, хотя до сих пор не знал, что обладает этим 
знанием. В «Меноне», как и в «Федоне», делается тот же самый вывод, а именно, 
что знание приносится душой из прежнего существования.

Относительно этого можно заметить, во-первых, что этот аргумент совершенно 
неприменим к эмпирическому знанию. Невозможно было бы заставить юношу раба 
«вспомнить», когда были построены пирамиды или действительно ли происходила 
осада Трои, если бы он не присутствовал при этих событиях. Только в отношении 
одного рода знания, который называется априорным — в особенности логики и 
математики, — можно предположить, что оно существует в каждом человеке 
независимо от опыта. На самом деле это единственный род знания (кроме 
мистического прозрения), относительно которого Платон допускает, что оно 
является реальным знанием. Посмотрим, как можно ответить на этот аргумент по 
отношению к математике.

Возьмем понятие равенства. Мы должны допустить, что у нас нет опыта точного 
равенства между чувственными предметами. Мы видим лишь приблизительное 
равенство. Как же мы тогда приходим к идее абсолютного равенства? Или, может 
быть, у нас нет такой 
идеи?
Возьмем конкретный случай. Метр определяется как длина определенного стержня 
при определенной температуре, хранящегося в Париже. Что мы должны думать о 
каком-то другом стержне, если нам сказали, что его длина составляет точно один 
метр? Я не думаю, что мы должны что-либо подразумевать. Мы могли бы сказать: 
самые точные способы измерения, известные науке в настоящее время, не могут 
показать, что наш стержень длиннее или короче, чем стандартный метр в Париже. 
Мы могли бы, если бы были достаточно опрометчивы, вдобавок высказать 
пророчество, что никакие дальнейшие усовершенствования в технике измерения не 
изменят этот результат. Но это все же эмпирическое утверждение — в том смысле, 
что эмпирическое доказательство может в любой момент опровергнуть его. Я не 
думаю, что мы действительно обладаем идеей абсолютного равенства, относительно 
которой Платон предполагал, что мы обладаем ею.

Но даже если это так, ясно, что ни один ребенок не будет обладать этой идеей до 
тех пор, пока не достигнет определенного возраста, и что эта идея извлекается 
из опыта, хотя она и не выводится непосредственно из него. Кроме того, если бы 
наше существование до рождения не обладало бы характером чувственного 
восприятия, то это существование было бы так же неспособно к созданию идеи того,
 что есть настоящая жизнь; и если предполагается, что наше предшествующее 
существование было частично сверхчувственным, то почему бы не предположить то 
же самое относительно нашего настоящего существования? В силу всех этих 
соображений данный аргумент несостоятелен.

По поводу предположения, что доктрина воспоминания истинна, Кебес сказал: 
«Доказана лишь половина того, что требуется доказать, а именно, что наши души 
существовали до нашего рождения; — другая требуемая половина доказательства 
заключается в том, что душа будет существовать после смерти точно так же, как 
она существовала до рождения». Сократ берется дать соответствующее 
доказательство этого. Он говорит, что это следует из того, что, как было уже 
сказано, все порождается своей противоположностью, согласно чему смерть должна 
порождать жизнь, точно так же как жизнь порождает смерть. Но он добавляет 
другой аргумент, который имел более долгую историю в философии: лишь то, что 
является сложным, может распасться, а душа, подобно идеям, проста и не состоит 
из частей. Считают, что простое не может начинаться, кончаться или изменяться. 
Далее, сущности неизменны: абсолютная красота, например, всегда та же самая, 
тогда как предметы постоянно изменяются. Таким образом, видимые вещи временны, 
а невидимые вещи вечны. Тело видимо, а душа невидима, поэтому душу надо отнести 
к разряду того, что вечно.

Душа, будучи вечной, остается сама собою, созерцая вечные вещи, то есть 
сущности, но она теряется, впадает в смущение, когда, как в чувственном 
восприятии, она созерцает мир изменяющихся вещей.



«...Когда душа пользуется телом, исследуя что-либо с помощью зрения, слуха или 
какого-нибудь иного чувства (ведь исследовать с помощью тела и с помощью 
чувства — это одно и то же!), тело влечет ее к вещам, непрерывно изменяющимся, 
и от соприкосновения с ними душа сбивается с пути, блуждает, испытывает 
замешательство и теряет равновесие, точно пьяная...

Когда же она ведет исследование сама по себе, она направляется туда, где все 
чисто, вечно, бессмертно и неизменно, и так как она близка и сродни всему этому,
 то всегда оказывается вместе с ним, как только остается наедине с собою и не 
встречает преп