сть XIX столетия восстановила людей против таких статических представлений,
 и современная либеральная теология полагает, что на небе имеет место прогресс, 
а в Божестве происходит эволюция. Но даже и в этом представлении есть нечто 
вечное, именно сам прогресс и его внутренняя цель. И некоторая доза несчастья, 
вероятно, возвратит людским надеждам их старую сверхземную форму: если жизнь на 
земле полна отчаяния, то только на небе может быть обретен мир.

Поэты сетовали на Время, которое уносит с собой каждый предмет их любви.

		Резец годов у жизни на 
челе		За полосой проводит полосу,
		Все лучшее, что дышит на земле,
		Ложится под разящую косу.

Они обычно добавляли, что их собственные стихи 
неразрушимы:
		И еще века, надеюсь, будут жить стихи мои,
		Превознося достоинства твои, вопреки руке его жестокой.

Но это только обычное литературное тщеславие.Философски настроенные мистики, 
неспособные отрицать, что все временное преходяще, изобрели концепцию вечности 
не как чего-то постоянного в бесконечном времени, но как существующего вне 
всего временного процесса.

Вечная жизнь, согласно некоторым теологам, например, настоятелю Инге, означает 
не существование в каждый момент будущего времени, но способ бытия, полностью 
независимый от времени, в котором нет ни «позже», ни «раньше», а следовательно, 
нет логической возможности изменения. Эта точка зрения нашла свое поэтическое 
выражение у 
Вона:
		Я видел Вечность той ночью,
		Подобная кольцу великому чистого и бесконечного света,
		Вся безмолвная, ибо — 
прозрачная;		А всюду под нею — Время в часах, днях и годах,
		Влекомое сферами 
и		Подобно громадной тени движимое, в котором 
мир		И все к нему относящееся вращалось.

В некоторых из наиболее известных философских систем содержится попытка 
выразить эту мысль в трезвой прозе, в них проповедуется, что терпеливый и 
последовательный разум заставит нас в конце концов верить.

Сам Гераклит, при всей своей вере в изменение, допускает нечто вечное. Понятие 
вечности (в качестве противоположного бесконечной длительности), которое 
приходит с Парменидом, не может быть найдено у Гераклита, но в его философии 
субстанциальный (central) огонь никогда не умирает: мир всегда «был, есть и 
будет вечно живым Огнем». Но огонь есть нечто постоянно изменяющееся, и его 
постоянство является скорее постоянством процесса, нежели постоянством 
субстанции, хотя этот взгляд совершенно не следует приписывать самому Гераклиту.

Подобно философии, наука пыталась избежать учения о вечном потоке, найдя некий 
вечный субстрат среди изменяющихся явлений. По-видимому, химия удовлетворяет 
этому требованию. Нашли, что огонь, который, казалось бы, разрушал, только 
превращает: элементы образуют новые комбинации, но каждый атом, который 
существовал до горения, продолжает существовать и после окончания процесса. 
Соответственно этому было сделано предположение, что атомы неразрушимы и что 
все изменения в физическом мире состоят просто в перераспределении неизменных 
атомов. Этот взгляд господствовал до открытия радиоактивности, когда было 
обнаружено, что атомы способны разлагаться.

Нимало не смутившись, физики изобрели новые и более мелкие единицы, названные 
электронами и протонами, из которых состоят атомы. В течение нескольких лет 
предполагалось, что эти частицы обладают той неразрушимостью, которая ранее 
приписывалась только атомам. Но, к несчастью, оказалось, что протоны и 
электроны могут сталкиваться и взрываться, образуя не новую материю, но волну 
энергии, распространяющуюся во Вселенной со скоростью света. Энергия должна 
была заменить материю в качестве некоего вечного начала. Но энергия, в отличие 
от материи, не является рафинированным выражением общераспространенного понятия 
«вещи», это просто характерная особенность физических процессов. Энергию можно 
при достаточной фантазии отождествить с гераклитовым огнем, но это — горение, а 
не то, что горит. «Что горит» исчезло из современной физики.

Если