атора Боэция, книга которого «Об утешении философией» 
была написана как раз тогда, когда он находился в тюремном заключении.

Боэций является весьма своеобразной фигурой. На протяжении всего средневековья 
его читали и восторженно чтили, неизменно считая благочестивым христианином и 
относясь к нему почти так, как если бы он был одним из отцов церкви. На самом 
же деле книга Боэция «Об утешении философией», написанная в 524 году, когда он 
ожидал казни, проникнута чисто платоновским духом; она не доказывает, что 
Боэций не был христианином, но явно свидетельствует о том, что языческая 
философия оказала на него гораздо большее влияние, чем христианская теология. 
Ряд богословских сочинений, приписываемых Боэцию, из которых наиболее 
значительным является труд о догмате троичности, многие авторитеты признают 
поддельными; но, по-видимому, именно благодаря этим сочинениям средние века 
смогли считать Боэция ортодоксальным мыслителем и перенять у него многие 
элементы платонизма, которые иначе вызвали бы подозрительное отношение.

Книга представляет собой чередование стихотворных и прозаических отрывков: 
Боэций от своего имени говорит прозой, а философия отвечает ему стихами. В 
какой-то мере это напоминает Данте, на которого Боэций, несомненно, оказал 
влияние в «Vita Nuova».

Сочинение «Об утешении философией», которое Гиббон справедливо называет 
«неоценимым произведением», открывается утверждением, что Сократ, Платон и 
Аристотель — это истинные философы; стоики же, эпикурейцы и прочие — узурпаторы,
 которых невежественная толпа ложно приняла за друзей философии. Боэций 
заявляет, что он повиновался пифагорейской заповеди «следовать Богу» (заметьте, 
что он не говорит — христианской заповеди). Счастье, совпадающее с блаженством, 
является благом, а не наслаждением. Дружба признается «самым святым достоянием».
 Многое в нравственных наставлениях Боэция находится в полном соответствии с 
учением стоиков, а в значительной мере и фактически заимствовано у Сенеки. В 
стихотворной форме дан краткий пересказ начальных разделов «Тимея». За этим 
следует пространное изложение чисто платоновской метафизики. Несовершенство, 
заявляет Боэций, есть недостаток, предполагающий существование совершенного 
образца. Боэций принимает отрицательную теорию зла, согласно которой зло 
заключается в отсутствии положительного начала. Затем он переходит к пантеизму, 
который должен был бы привести христиан в ужас, но почему-то никого не ужасает. 
Блаженство и Бог, заявляет Боэций, являются двумя высочайшими благами и потому 
тождественны. «Люди обретают счастье, достигая свойств Божеских». — «Те, кто 
достигает свойств Божеских, становятся богами. Посему каждый счастливый есть 
Бог; правда, по природе Бог только один существует, чрез сопричастие же ничто 
не препятствует быть богами очень многим существам». «Совокупность, 
происхождение и причину всего того, к чему стремятся люди, справедливо полагают 
в добродетели». Может ли Бог творить зло? Нет. Поэтому зло есть ничто, ибо Бог 
может творить все. Добродетельные люди всегда могучи, а дурные — всегда немощны,
 ибо те и другие жаждут блага, но достигнуть его дано только людям 
добродетельным. Люди, погрязшие в пороках, более несчастливы, когда они 
избегают кары, чем когда несут ее. (Заметьте, что это не могло быть сказано о 
каре в аду.) «В мудрых людях нет места для ненависти». Тон книги обнаруживает 
большее сходство с тоном сочинений Платона, чем Плотина. У Боэция нет и следа 
суеверных представлений или болезненной впечатлительности своей эпохи, он не 
одержим чувством греха, не напрягает сверх меры свои силы, стремясь достигнуть 
недостижимого. Книга проникнута полнейшим философским спокойствим — такое 
безмятежным, что если бы она была написана на вершине благополучия, то мы могли 
бы почти упрекнуть Боэция в самодовольстве. Но написанная в тех условиях, в 
каких она действительно была создана, — в тюрьме, человеком, осужденным на 
смерть, — книга Боэция так же прекрасна, как последние минуты Сократа.

Сходные взгляды можно найти в литературе не раньше посленьютоновского времени. 
Я приведу in extenso одну поэму, которая по своей философии не столь уж 
непохожа на «Опыт о человеке» 
Попа:
		Если хочешь мира законы,
		Громовержца разум постигнуть,
		В неба самую высь взгляни ты.
		Не мешает ведь Феб 
огнекрылый		И луны колеснице льдистой,
		И медведица, что в 
зените		Изогнулась в прыжке внезапном,
		Не желает в закатном 
звезды		Утопить глубочайшем море,
		Погрузить их не хочет в пламя.
		Каждый раз ведь вечера 
тени		Возвещает нам Веспер, за ним 
же		Люцифер — свой день благодатный.
		Так любовь взаимная 
правит		Всей Вселенной вечным порядком,
		Нет раздоров средь звезд небесных.
		Все стихии живут согласно 
—		Суша с морем, тепло и холод, 
—		Уступая 
поочередно		То одной, то другой дорогу.
		К небу пламя легко уходит,
		А земля тяжело садится.
		Потому же весной 
душистой		Дышит все кругом ароматом,
		Сушит лето зноем Цереру,
		Осень платит сполна плодами,
		Хлещут ливни зимой за нею.
		Все живет, что и дышит в мире 
—		Этой мерой разумной живо.
		И все то, что нам жизнь рождает, 
—		Все уносит смерть 
напоследок		Но бразды между тем 
рукою		Держи г крепко Творец всевышний,
		Царь, владыка, источник жизни 
—		Он судья всего справедливый,
		Возбудитель движенья, 
опора		Заблуждающихся и нестойких.
		Ес