рироды осанкою» [280 - 
Творения блаженного Августина, епископа Иппонийского, ч. 1, с. 106-107.].

Фавст оказался совершенно бессильным разрешить астрономические затруднения 
Августина. Книги манихеев, заявляет Августин, «...наполнены нескончаемыми 
баснями о небе и звездах, о Солнце и Луне», которые не согласуются с тем, что 
было открыто астрономами; но когда Августин предложил эти вопросы на обсуждение 
Фавсту, тот откровенно сознался в своем невежестве. «И я за это особенно уважал 
и ценил его. По-моему, сдержанная скромность и сознание в своем незнании лучше 
кичливой заносчивости и притязаний на знание; таким и являлся мне Фавст при 
всех вопросах, более трудных и утонченных» [281 - Творения блаженного Августина,
 епископа Иппонийского, ч. I, с. 108.].

Нельзя не поразиться терпимости этого суждения; никак не ожидаешь встретить его 
в том столетии. К тому же оно совершенно не соответствует отношению Августина к 
еретикам в последний период его жизни.

Теперь Августин решил переехать в Рим, не потому, как он говорит, что труд 
учителя приносил здесь большие выгоды, чем в Карфагене, а оттого, что, как он 
слышал, обучение юношества было здесь более правильным и спокойным. В Карфагене 
же ученики учиняли такие беспорядки, что преподавать стало почти невозможно; 
зато в Риме оказалось, что, хотя тут и было меньше беспорядков, ученики 
обманным путем уклонялись от внесения платы за обучение.

В Риме Августин продолжал поддерживать связи с манихеями, но у него уже не было 
прежней уверенности в их правоте. Он начал подумывать, что правы были академики,
 которые «во всем сомневались, утверждая, что человек не может постигнуть 
истины» [282 - Там же, с. 116.]. Августин, однако, по-прежнему соглашался с 
манихеями, полагая, что «когда мы грешим, то это не мы грешим, а грешит в нас 
не знаю какая-то другая природа», и считал, что зло является некоей субстанцией.
 Из этого совершенно ясно, что уже до обращения Августина, как и после его 
перехода в христианство, мысли его были заняты проблемой греха.

Пробыв с год в Риме, Августин был послан префектом Симмахом в Милан в ответ на 
просьбу этого города прислать учителя риторики. В Милане он познакомился с 
Амвросием, известным «в числе знаменитых мужей целому миру». Августин полюбил 
Амвросия за благорасположение к себе и стал отдавать предпочтение католическому 
учению перед учением манихеев; но его обращение было на некоторое время 
задержано скептицизмом, который он перенял от академиков. «Но в то же время 
философам, не находя у них спасительного имени Христа, не хотел и не мог я 
всецело вверить врачевание болезненной души своей» [283 - Творения блаженного 
Августина, епископа Иппонийского, ч. 1, с. 123.].

В Милане к Августину присоединилась мать, которая оказала сильное влияние на 
ускорение последних шагов к его обращению. Она была весьма ревностной 
католичкой, и Августин пишет о ней неизменно в тоне благоговения. Приезд ее в 
это время оказался для Августина тем более кстати, что Амвросий был слишком 
обременен делами, чтобы вести с ним частные беседы.

Очень интересна глава [284 - Там же, ч. 1, кн. VII, гл. IX.], в которой 
Августин сравнивает платоновскую философию с христианским учением. Господь, 
заявляет он, позаботился в это время о том, чтобы познакомить его «с некоторыми 
книгами неоплатонической школы, переведенными с греческого языка на латинский. 
В этих книгах я вычитал многие писания [св. Писания], хотя выраженные не теми 
словами, но заключающие в себе в разнообразных взаимоизменениях тот самый смысл,
 например, что „вначале было Слово, и Слово было у Бога, и это Слово было Бог”; 
что „Оно было вначале у Бога”; что „все произошло чрез него, и без Него ничто 
не произошло, что произошло”; что „все, что ни произошло, имеет жизнь в Нем, и 
жизнь эта есть свет человеков”; что „свет во тьме светит, но тьма не объяла 
его”. И хотя душа человеческая „свидетельствует о свете”, но сама она не есть 
свет, а что „Слово Божие, Сам Бог, есть истинный свет, который просвещает 
всякого человека, приходящего в мир сей”; что это „самое Слово-Бог и было в 
мире, что мир чрез Него произошел и что этот мир не познал Его”. Но следующих 
слов, что „это Слово-Бог пришел к своим, и свои Его не приняли, а тем, которые 
приняли Его, верующим во имя Его, дал власть быть чадами Божиими”, — этих слов 
не находил я там». Равным образом он не читал в этих книгах, что «Слово это 
стало плотию и обитало с нами»; тщетно искал он и слово, «что Он смирил Себя, 
быв послушным даже до смерти, и смерти крестной»; не находил и слов, «дабы пред 
именем Иисуса преклонилось всякое колено».

Общий смысл этих слов таков, что Августин нашел в платонизме метафизическую 
доктрину логоса, но не нашел доктрины воплощения и вытекающей из нее доктрины 
человеческого спасения. Нечто подобное этим доктринам существовало и в орфизме 
и других мистических религиях, но последние, по-видимому, не были знакомы 
Августину. Во всяком случае, ни одна из этих религий не была связана со 
сравнительно недавним историческим событием, как было связано христианство.

Разорвав с манихеями, которые были дуалистами, Августин стал придерживаться 
мнения, что зло происходит не от некоей субстанции, а от извращенности воли.

Особое утешение он нашел в писаниях св. Павла [285 - Творения блаженного 
Августина, епископа Иппонийского, ч. 1, с. 194.].

Наконец, после страст