го темница. В упанишадах нет указаний на то, 
что мы должны отказаться от жизни, разума, сознания, интеллекта и т.д. С другой 
стороны, теория божественной имманентности ведет к противоположному заключению. 


"Индийские мудрецы, как говорят о них упанишады, указывает Гау, – стремились к 
участию в божественной жизни не через чистое чувство, высокую мысль и усердие, 
не через непрестанное стремление познать истину и поступать справедливо, а 
через подавление всякого чувства и всякой мысли, через опустошенность, апатию, 
инертность и экстаз"213. 

Целью упанишад, согласно Ойкену, является 

"не только проникновение в мир и его преодоление, сколько обособление и 
освобождение от него; не укрепление жизни, с тем чтобы отстоять ее даже перед 
лицом самых суровых испытаний, а ослабление, смягчение всех трудностей, распад, 
постепенное замирание жизни, глубокое созерцание"214. 

Сформулированная здесь точка зрения, что упанишады будто бы требуют 
освобождения от условий, составляющих сущность человеческой жизни, совершенно 
неправильна. Упанишады не требуют от нас отказа от жизни, не налагают запрета 
на желания как таковые. Сущность этической жизни не заключается в подавлении 
воли. Ложный аскетизм, который рассматривает жизнь как сон, а мир как иллюзию и 
который владеет умами некоторых мыслителей в Индии и в Европе, является чуждым 
основному тону упанишад. Здоровая радость жизни мира пронизывает их атмосферу. 
Уход от мира – это разочарование в человечестве и признание бессилия бога. 
"Только занимаясь работой, можно желать прожить сотню лет"215. Это не призыв 
отказаться от мира, а только призыв оставить мечту о его обособленной 
реальности. Нас призывают проникнуть за занавес, ощутить присутствие бога в 
природе и обществе. Мы должны отрицать мир в его непосредственности, порвать с 
его внешней видимостью, но восстановить его для бога и сделать его выражением 
божественного в нас и в нем. 

Понятие о мире в упанишадах представляет собой прямое обращение к духовной 
активности человека. Философия покорности, аскетический кодекс этики и 
настроение расслабленной утомленности жизнью оскорбительны для творца вселенной 
и являются грехом против самих себя и мира, который предъявляет к нам 
требования. Упанишады верят в бога и тем самым верят и в мир. 

Упанишады не ограничиваются простым акцентированием духа истинной религии. Они 
дают нам также кодекс обязанностей, без которых моральный идеал был бы 
ненадежным руководителем. Все формы поведения, где страсти контролируются и где 
господствует разум, где имеется самопреодоление, понимаемое как освобождение от 
ограниченностей эгоистической индивидуальности, где мы творим, потому что все 
мы участвуем в осуществлении божественного предначертания, – все эти формы 
относятся к добродетелям, а их противоположности – к порокам. Самообладание, 
великодушие и сострадание являются добродетелями216. Принцип, что левая рука не 
должна знать, что делает правая, выражен в следующих словах: 

"Давай с верой, давай не без веры, давай в изобилии, давай скромно, давай со 
страхом, давай с состраданием"217. 

В Чхандогье (III. 17) размышление, милосердие, праведное поведение, недопущение 
несправедливости в жизни и правдивость положены в основу правильного 
поведения218. Избегать мучить животных, печалиться о застреленном зайце, может 
быть, согласно современным понятиям, – глупая сентиментальность, свойственная 
только слабым женщинам. Однако в упанишадах любовь к животным рассматривается 
как величайшая добродетель. Доброта и сострадание ко всему живущему на земле 
является главной чертой индийской этики. Считается преступлением убить лань для 
спорта или мучить крысу для развлечения. Чтобы достичь победы над страстями, 
иногда необходима дисциплина. Индийские мыслители верят в зависимость души от 
тела и поэтому предписывают чистоту в пище как необходимое условие чистоты 
духа219. Контроль над страстями должен быть самопроизвольным, но когда это 
невозможно, то приходится насильственно обуздывать их. Проводится различие 
между тапасом, или вынужденным сопротивлением страстям, и ньясой, или духовным 
отречением. Тапас – это для ванапрастхи, который находится на низшей стадии, в 
то время как ньяса для саньясина. С этим связаны упражнения йогов в 
сосредоточенности, созерцании и т.п. 

"Мудрому следует погружать речь в разум, а разум в буддхи"220. 

Размышление и сосредоточенность применяются также как средства очищения ума. 
Индивиду предлагается обратить все свои мысли внутрь и думать только о боге, но 
не со стремлением получить благосклонность его, а с тем, чтобы стать единым с 
ним. Но даже эта экзальтация созерцательной жизни не является обязательно 
уходом от действительности. Это только средство, при помощи которого мы можем 
видеть конечную истину вещей. "Он замечается острым и тончайшим разумом"221. 
Четыре ашрама – брахмачарина, или ученика, грихастхи, или главы семьи, 
ванапрастхи, или отшельника, и саньясина, или странствующего нищего [28], 
упоминаются как изображение различных ступеней, проходя которые человек 
постепенно очищается от всех земных привязанностей и становится достойным своей 
духовной обители. Удалеление от мира предписывается обычно каждому арийцу, 
который выполнил свои обязательства перед обществом. Это наступает в конце 
человеческого пути. Странник-аскет, чья жизнь – любовь и праведное поведение, 
обращает свой взор к небу и стойко сопротивляется мирским соблазнам. Простые, 
но набожные умы Индии находились под властью мечтаний о нетленной красоте и 
отзвуков вечной музыки. Они жили в таком тесном единении с идеалом, что были 
убеждены в его реальности. Для нас это, может быть, мечта, и все же это мечта,