потенции рационализм обнаружил почти сразу же и свои слабости. От имени разума 
говорили и философы, ученые, и их противники-теологи, которые использовали для 
убеждения людей систему рациональной аргументации, говорили о знании бога, 
квазирационально обосновывая веровательную позицию. В дополнение к этому 
обозначилась и трудность, с которой столкнулась средневековая философия, – 
абсолютизация мысли как сугубо формальной логической структуры, которая будучи 
свободной от ошибок, казалось, способна и должна привести к достоверному знанию.
 Но результат умозаключения зависел от исходных посылок, а они могли быть 
разными и непроверяемыми, как в случае определения Первоначала. С помощью одной 
и той же логики могло доказываться как то, что мир – творение бога, так и то, 
что бога нет, а мир – извечная материя. Рационализм, замкнутый на себе, 
оказывался бессильным предложить единственную непротиворечивую и достоверную 
систему знания. Одни аргументы разума разбивались другими. Так создавалась 
почва для критического взгляда на самодостаточность разума. Этот скепсис можно 
увидеть уже у некоторых философов и ученых той эпохи. 
   Прежде всего философы-рационалисты обратились к помощи такого качества 
интеллекта, как способность к сомнению. 
   Ислам провозглашает божественное учение совершенным, ненуждающимся в 
исправлениях. “Сегодня, – говорит Пророк от имени Аллаха, – я завершил для вас 
вашу религию, и закончил для вас Мою милость, и удовлетворился для вас исламом 
как религией”[51] . Позиция основной массы теологов относительно роли сомнения 
была также негативной. Но некоторые из них, например, мутазилит ан-Наззам, 
говорил: “Никогда не было такой уверенности, чтобы ей не предшествовало 
сомнение. А также, никогда никто не переходил от одного убеждения к другому без 
промежуточного состояния сомнения”[52] . 
   И все же, хотя творчество философов обнаруживает их следование принципу 
сомнения, они не формулируют явно сути этой позиции, не демонстрируют ее. Более 
того, они избегают крайностей знакомого им из античности скептицизма и не 
возводят его в ранг принципа. 
   Но если разуму скепсис, сомнение не могут помочь, то мысль ищет эту опору в 
другом – в доверии непосредственно очевидному знанию, основополагающей, 
первичной интуиции, вооружающей человека исходными аксиомами, типа “целое 
больше части”, “два больше одного”, убеждение человека в том, что он существует 
– “я есть” Ибн Сины, и т.п. “Все эти положения, без которых никто не может 
обойтись, свойственны уму человека с самого начала его существования”[53] . 
   Один из наиболее ощутимых ударов по догматическому, некритическому 
рационализму, нанесенный как раз в этом направлении – в направлении поиска 
непосредственных, интуитивных достоверностей, – был сделан суфизмом, 
мистической философией[54] . Правда, это был скепсис, выражавший утрату надежд, 
связанных с земным миром, надежд на способность разума объяснить сущность бытия,
 признание его бессилия в благоустройстве земной жизни. Человек может уповать 
только на бога и себя. Но бога он может достичь в результате последовательного 
и настойчивого совершенствования себя, познания глубин личности, постижения 
собственной сути и через себя, как частицу бога, его подобие приблизиться к 
богу и соединиться с ним. 
   Согласно суннитскому, более строго придерживающемуся традиции, богословию, 
вера не обязательно предполагает внутреннее ее переживание, она может состоять 
лишь во внешней покорности[55] – милость бога заслуживается формальным 
выполнением религиозных предписаний. В суфизме же основа веры иная. Она 
определяется не кем-то извне, а внутренним опытом каждого отдельного человека, 
это вера индивидуальная, вырастающая из переживания личной достоверности, 
очевидности общения с богом. Но такая антропоцентристская вера ориентировалась 
на совершенно иную личностную структуру – на человека, сознательно выбирающего 
трудный путь обретения особого рода чувственного и интеллектуального 
наслаждения, не на пассивного объекта веры, а на активного ее инициатора. Эта, 
гуманистическая, идея была крупной заслугой суфизма. 
   Аль-Газали, пытавшийся соединить рационализм и мистицизм в едином вероучении 
писал: “С помощью одного только разума невозможно охватить те вопросы, которые 
требовалось еще разрешить... разум не способен поднять завесы над всеми 
проблемами”[56] . Философы-суфии, будучи вовсе не противниками разума, а лишь 
его корректорами, “раздразнив” своими выпадами его защитников-”фаласифа”, 
способствовали осознанию слабостей, невсесилия рационализма, что было важно для 
последующей более углубленной разработки этого учения Ибн Рушдом. 
   Социально-политические и этические учени 
   Возможно, “фальсафа” не была служанкой религии потому, что сам ислам не был 
исключительно религией, как, например, христианство. Он почти сразу, начиная с 
создания в Медине в 622 г. первой мусульманской общины и превращения Мухаммеда 
из проповедника в политического лидера, становится религиозно-политическим 
учением, т.е. доктриной, направленной на преобразование и устроение социальной 
жизни. И хотя она организуется на основе вероучения, как бы пронизывающего все 
законоуложение и составляющего фундамент социальности, жизнь общины не 
ограничивается лишь служением богу, находя себе вполне земные объяснения и 
оправдания. 
   Тем более понятной становится “практическая” устремленность светской 
философии, “фальсафа”. Философы, если и не были непосредственно вершителями 
власти, то, как правило, находились рядом с таковыми, и наблюдая за их 
деятельностью могли достаточно точно представить проблемы общественной жизни. 
Одним из важных направлений в размышлениях “философов” была попытка создания 
идеального образа идеального устройства общества, или, как назвал его 
аль-Фараби, Добродетельного города[57] .