сознания своей эпохи, Аристотель характеризует высшее благо как блаженство, или 
эвдемонию (счастье) [1]. Это определение имеет для него аксиоматическое 
значение. Вводя его, он ограничивается тем, что ссылается на общепринятость: 
"Относительно названия сходятся, пожалуй, почти все, причем как большинство, 
так и люди утонченные, называют высшим благом счастье" (EN, I, 2, 1095 а).

1 Блаженством (makarhotes) в отличие от счастья (eudaimonia) в древнегреческом 
языке обозначалось состояние божественной жизни. "Однако Аристотель не 
придерживается твердо этой языковой традиции; он может назвать город или 
человека "блаженным" (selig), а бога - "счастливым" (glucklich) (RitterJ. 
Metaphysik und Politik. Frankfurt a/M., 1969. S. 57).


Блаженство, или, что одно и то же, высшее благо, есть нечто завершенное и 
самодостаточное. Это не сумма благ, оно само по себе делает жизнь желанною. 
Блаженство не может быть больше или меньше, оно тождественно 
самоудовлетворенности. К нему люди стремятся ради него самого. Другой 
характеристикой блаженства является то, что оно не может быть предметом похвалы,
 ибо похвала

382

предполагает оценку с точки зрения более высокого критерия, оно заслуживает 
высшего безусловного уважения. Счастье не нуждается для своего оправдания в 
чем-то другом. Свою награду оно несет в себе. Основной и отличительный его 
признак состоит в том, что оно никогда не может быть низведено до уровня 
средства по отношению к чему-либо. Нельзя сказать: "Я хочу быть счастливым, 
чтобы..."

Понятие блаженства раскрывает такую особенность человеческой деятельности, как 
ее стремление соответствовать своему назначению. Оно, в сущности, и есть не что 
иное, как совершенная деятельность, или, говоря по-другому, деятельность, 
сообразная с добродетелью, а если добродетелей несколько, то с самой лучшей 
добродетелью. Чтобы понять логическую оправданность такого вывода, следует 
отметить, что понятие добродетели в античности, в том числе во времена 
Аристотеля, еще не имело специфически морального смысла, т.е. еще не понималось 
как делание добра другому человеку. Оно означало просто добротность, 
соответствие некоей вещи, явления своему назначению. В этом смысле говорилось, 
например, о добродетели коня, плотника, глаза и т.д. "В самом общем смысле 
добродетель - это наилучшее состояние" (ММ, I, 4, 1184 а). Поэтому выражения 
"совершенная деятельность" и "деятельность, сообразная с добродетелью" означали 
одно и то же.

Блаженство нуждается также в некоторых внешних предпосылках, как, например, 
благородство происхождения. К таким предпосылкам относятся также удачливость, 
богатство, общественный почет, красота, наличие друзей и другие факторы, 
способствующие хорошим поступкам. Конечно, превратностям судьбы и другим 
внешним обстоятельствам не так легко нарушить человеческое счастье, ибо 
блаженный - это тот, кто поступает наилучшим образом при данных обстоятельствах.
 Только крупные и постоянные удары судьбы, великие и многочисленные несчастья, 
подобные тем, которые обрушились на троянского царя Приама, могут стать 
неодолимым препятствием на пути к блаженству, хотя даже они не способны 
добродетельного человека сделать злосчастным. Для счастья нужна как полнота 
добродетели, так и полнота жизни. Одна ласточка, говорит Аристотель, не делает 
весны, точно так же мы не назовем счастливым человека, если он прожил счастливо 
всего лишь один день или другое короткое время.

Аристотель задает вопрос, который есть в то же время определение счастья 
(блаженства): "Что же мешает назвать счастливым того, кто действует в полноте 
добродетели и кто достаточно обеспечен внешними благами, причем не на случайном 
отрезке времени, но в течение полной жизни?" (ЕМ, I, 11, 1101 а).

383

Относительно названия высшего блага - счастья - и его формального определения - 
то, лучше чего не бывает, - сходятся все, но понимают его по разному. Одни 
видят его в удовольствиях, другие в почете, богатстве и т.д. Представление о 
благе и счастье у людей складываются исходя из образа жизни, который они ведут. 
Существует три образа жизни: чувственный, государственный, созерцательный. Для 
определения того, какое из пониманий счастья является наиболее правильным и что 
оно собой представляет по сути, надо "принять во внимание назначение человека" 
(EN, I. 5, 1097b).

Анализ природы человеческого индивида показывает; что он разумен, вернее, 
разумно деятелен. В этом его специфика, отличие от других живых существ. 
"Назначение человека - деятельность души, согласованная с суждением или не без 
участия суждения" (EN, I, 6, 1098 а). Душа человека имеет сложное строение. Она 
включает внеразумную часть, которая, в свою очередь, подразделяется на: а) 
растительную, совершенно непричастную к разуму, не имеющую "доли в человеческой 
добродетели" (она наиболее полно обнаруживается во время сна), и б) стремящуюся