368

Припоминая все совершенное, чему она была приобщена в мире идей, душа 
одновременно приходит в состояние необычайного возбуждения и страстно тянется к 
этому прекрасному миру, стремится вырваться из смертных оков. 
Познание-припоминание оказывается одновременно и нравственным очищением. Это - 
тот самый случай, когда знание добродетели делает человека одновременно и 
добродетельным. И не может не делать, так как оно есть открытие того лучшего, 
что есть в человеке, есть осознание им самого себя в своей бессмертной сущности.
 Так, презираемый всеми нищий, узнав что он является принцем, не только узнал 
что-то новое, он и сам стал новым человеком. Если онтология трансформируется в 
этику, то этика неизбежно должна трансформироваться в гносеологию. Философия 
Платона реализует этот логический ряд.

Вспомнить то, что забыто, упрятано в глубине памяти, завалено хламом 
удовольствий - значит забыть то, что лежит на поверхности памяти, освободиться 
от загромождающего ее хлама.

Подлинное бытие всякого сущего, в том числе человека, - бытие идеи. При этом 
нет иного пути добраться до идеи, как через самое сущее, его возможности. О 
мире идей мы знаем только через явленный мир. И у человека нет другого знания о 
благе, кроме знания своего фактического блага, тех обрывочных воспоминаний и 
бледного отсвета, которые он сохранил в своем призрачном (теневом) 
существовании. А между тем философское исследование и сам человек должны 
ответить на вопрос о том, насколько и каким образом человеческое благо 
родственно подлинному благу. Принципиальная позиция Платона, определяющая весь 
строй его этики и ее (как мы увидим позже) коренное отличие от этики Аристотеля,
 состоит в том, что благо фактического человеческого бытия должно быть 
обосновано исходя из онтологической идеи блага. Но как это возможно, если 
человек опирается только на свои средства и возможности и каких-то других 
сверхчеловеческих способов знать о благе самом но себе у него нет? Философская 
мифология Платона тем отличается от народно-религиозной мифологии языческого 
прошлого и христианского будущего, что в ней человеческие проблемы решаются 
сугубо человеческими средствами, на основе удостоверяемого знания, логических 
доказательств и проверяемых фактов. Разрыв между благом человеческого бытия и 
подлинным благом рассматривается и преодолевается со стороны человека. При этом 
перспектива превышения себя, восхождения к благу-солнцу также является 
специфической чертой платоновской антропологии и этики.

Как же человек в ограниченности своего существования может ориентировать себя 
на подлинное благо, которое ему неведомо и которое, обозначая верхнюю границу 
бытия, вообще не поддается позитивному определению? Разъясняя этот 
исключительно трудный

369

пункт платоновской теории блага, Г.Т. Гадамер пишет: "В вопросе о благе в 
человеческой жизни ведущим всегда является некое предварительное понимание того,
 о чем спрашивается. Искомое благо должно быть таким способом расположения себя 
или самоконтроля души, с помощью которого должно было бы добиться того, чтобы 
жизнь для всех людей была "счастливой". "Счастливый" здесь не является 
содержательным определением того, к чему человек стремится как благу, - 
например, в альтернативе блаженства и добродетели, - а означает высочайшую 
степень желаемости, при которой не остается желать ничего другого" [1]. Понятие 
блага в сознании древнего грека означало ту высшую цель деятельности, которая 
замыкала ее на счастье и являлась средоточием всех целей: благо "есть то, ради 
чего становится становящееся ради чего-то" (3(1), 70); "у всех действий цель 
одна - благо..." (3(1), 330); "все познающее охотится за ним, стремится к нему" 
(3(1),23); "счастливые счастливы потому, что обладают благом" (2, 135): благо 
есть наисовершеннейшее, то, к чему все стремятся и на чем все готовы 
успокоиться. Это - такое состояние, в котором каждый бы хотел пребывать всю 
жизнь.

1 Гадамер Г.Г. Диалектическая этика Платона. СПб., 2000. С. 122.


Но что оно есть конкретно, содержательно? Тут мнения людей и философов (в 
частности, сократиков) расходятся. Платон тоже не дает определенного ответа. Он 
ограничивается расплывчатым утверждением, что, "если мы не в состоянии уловить 
благо одной идеей, то поймаем его тремя - красотой, соразмерностью и истиной" 
(3(1), 83). Это определение также является формальным, но по сравнению с первым,
 где благо понимается как то, лучше чего нельзя даже ничего пожелать, оно, по 
крайней мере, имеет преимущество синтетичности и объединяет все понятия, 
которые по-разному обозначают высочайшие возможности человека.

Прежде всего, есть два вида разумения (знания) и два вида удовольствий.

В структуру человеческого блага входят все науки, даже "неистинные" и из него 
исключаются острые, лишенные меры удовольствия. Хотя ни ум, ни удовольствия 
сами по себе для блага недостаточны, и их совместное присутствие обязательно,