пользу и счастье. Это - непосредственная истина, являющаяся основой 
человекознания. Сказать: люди стремятся к удовольствиям - это все равно что 
сказать: люди стремятся позитив-

354

но утвердить свое бытие. Сократ говорит: "Благо - не что иное, как удовольствие,
 и зло - не что иное, как страдание" (1, 244). Если учесть, что понятия "благо" 
и "зло" обозначают позитивные и негативные цели деятельности, то мы тем самым 
получаем строгий закон человеческого поведения, а вместе с ним и критерий его 
оценки: стремиться к удовольствиям и избегать страданий.

Однако мир удовольствий, как и мир страданий, внутри себя оказывается сложным. 
Существует много удовольствий и существует много страданий. Разным людям 
приятны разные вещи. Часто один и тот же человек может быть раздираем 
одновременно стремлением к разным удовольствиям. Кроме того, нет строгой 
границы между удовольствиями и страданиями, одно сопряжено с другим. За 
радостью опьянения следует горечь похмелья. Страдание может скрываться за 
личиной удовольствий. Путь к удовольствиям может лежать через страдания. 
Следовательно, встает проблема выбора между разными удовольствиями, между 
удовольствиями и страданиями, а вместе с ней и проблема основания такого выбора.
 Получается: то, что претендовало на роль критерия поведения, само теперь 
нуждается в критерии.

"Раз у нас выходит, - спрашивает Сократ собеседника, - что благополучие нашей 
жизни зависит от правильного выбора между удовольствием и страданием, между 
обильным и незначительным, большим и меньшим, далеким и близким, то не 
выступает ли тут на первое место измерение, поскольку оно рассматривает, что 
больше, что меньше, а что между собой равно?

- Да, это неизбежно.
- А раз здесь есть измерение, то неизбежно будет также искусство и знание" (1, 
246-247). Так общепринятая исходная аксиома эвдемонизма преобразуется в 
специфически сократовский тезис, согласно которому добродетель есть знание. 
Выделяя то новое, что Сократ внес в этику, Аристотель говорит: "Он приравнял 
добродетели к знаниям" [1].

1 Аристотель. Соч. Т. 4. С. 297.


Своеобразие этики Сократа не в ее акцентированном интеллектуализме, а в том, 
что в ней интеллектуализм является продолжением и выражением эвдемонизма, 
разрешением его противоречий. Согласно одному из сократовских парадоксов, 
намеренное, сознательное зло лучше зла ненамеренного, слепого. Человек, 
совершающий зло, ясно понимая, что он совершает зло, знает его отличие от добра.


355

У него есть знание добра, и это в принципе делает его способным к добру. Если 
же человек совершает зло непроизвольно, не ведая о том, что он делает, то он 
вообще не знает, что такое добро, наглухо закрыт для добрых дел. Это 
рассуждение Сократа является всего лишь логическим упражнением. Намеренное зло 
является противоречием определения. Оно логически невозможно. Предположив, что 
кто-то намеренно практикует зло, мы считаем, что он сознательно ищет страданий, 
целенаправленно вредит самому себе, а это - абсурд, ибо противоречит исходным 
постулатам блага и зла, самому понятию человека. По Сократу, намеренное зло 
следовало бы считать лучше ненамеренного, если бы оно было возможно.

Как зло не может стать намеренным, точно так же благо или добро не может не 
быть намеренным. В сократовской системе рассуждений добро не требует для своего 
осуществления дополнительных и особых волевых усилий. Для него интеллектуальный 
акт совпадает с волевым. "Между мудростью и благоразумием Сократ не находил 
различия: он признавал человека вместе и умным и благоразумным, если человек, 
понимая, в чем состоит прекрасное и хорошее, руководится этим в своих поступках,
 и, наоборот, зная, в чем состоит нравственно безобразное, избегает его" [1]. 
Сказать, что человек знает добродетель, но не следует ей, - значит сказать 
бессмыслицу. Сократ не описывает то, как эмпирически действуют люди, он знает, 
что они действуют импульсивно, противоречиво, глупо. Он исследует вопрос, как 
бы они действовали, если бы действовали разумно. Нельзя знать добро и не быть 
добродетельным. Если человек знает, что такое добродетель, но не является 
добродетельным, то это означает, что его знания не есть настоящие, подлинные 
знания. То, что заставляет человека мыслить, заставляет его в то же время 
стремиться к добродетели. Сам Сократ не делал вывода о благости бытия, но без 
его допущения нельзя понять глубинную этическую направленность его 
философствования, нельзя понять, почему у него бытие и мышление соединяются в 
добродетели, почему он вообще тему бытия подменил темой морали. Парменид 
говорил, что быть и мыслить есть одно и то же. Сократ, продолжая дело Парменида,
 добавляет: мыслить и быть добродетельным есть одно и то же. Так добродетель 
оказалась замкнутой на бытии. Если учесть, что бытие есть бессмертное божество,