не существует отдельно от вещи, оно не является субстанцией. Вещи возникают не 
из числа, а согласно числу. Отсюда - прямая связь этики и познания. Пифагор 
учил, что "счастье (эвдемония) заключается в знании совершенства чисел" (ФРГФ, 
148). С именем Пифагора связывается выделение трех образов жизни. Как пишет 
Диоген Лаэртский, он уподоблял жизнь игрищам, куда одни приходят состязаться, 
другие - торговать, третьи - смотреть. Последние являются самыми счастливыми 
[3].

1 Аристотель. Никомахова этика // Соч.: В 4 т. Т. 4. С. 86.
2 Платон. Горгий // Соч.: В 3 т. М., 1968. Т. 1. С. 341.
3 Порфирий. Жизнь Пифагора // Диоген Лаэртский. Указ. соч. С. 422-423.


Показательным для пифагорейской этики в ее теоретической части является 
обоснование справедливости. Как пишет Аристотель, пифагорейцы понимали 
справедливость как равное воздаяние: человек сам должен претерпеть то, что он 
сделал другим. Они связывали поэтому справедливость с закономерностью 
квадратного ("равностно равного") числа. Аристотель пишет в "Большой этике": 
"Пер-


334

вым взялся говорить о добродетели Пифагор, но рассуждал неправильно. Он 
возводил добродетели к числам и тем самым не исследовал добродетели как таковые.
 Ведь справедливость (dikaiosyne), например, - это, вовсе не число, помноженное 
на само себя" [1]. Отождествление счастья с философским познанием, с одной 
стороны, и ориентация на общинные и традиционные ценности (почитание родителей, 
богов), с другой стороны, находились в явном противоречии между собой. 
Нормативная программа Пифагора была связана не столько с его 
философско-научными взглядами, сколько с потребностями созданного им сообщества.
 Оно, несомненно, представляло собой неформальное объединение (дружеский союз, 
гетерию) последователей Пифагора, имевшее этико-религиозную направленность. 
Каковы же были особенности пифагорейского образа жизни? Прежде всего, 
безусловный авторитет самого Пифагора, чьи законы и предписания члены общины 
"соблюдали ненарушимо, как божественные заповеди" [2]. Отношение к нему было не 
просто уважением к мудрому и знаменитому человеку. Оно имело 
религиозно-культовый характер. Он рассматривался в качестве особого 
полубожественного существа. Сам факт того, что нечто предписал Пифагор, было 
достаточным (а возможно, и необходимым) основанием безоговорочного следования 
этому предписанию. Из дома Пифагора после его смерти сделали храм - таков был 
характер отношения к нему.

1 Аристотель Большая этика. 1182а // Аристотель. Соч. Т. 4. С. 296.
2 Порфирий. Жизнь Пифагора // Диоген Лаэртский. Указ. соч. С. 419.


Во-вторых, Пифагор настаивал на соблюдении многообразных запретов: не есть 
бобовых; не ворошить огонь ножом; не ломать хлеба; не мочиться, повернувшись 
лицом к солнцу; не оставлять следа горшка на земле; не пускать ласточек в дом; 
не смотреть в зеркало при светильнике и т.п. Возможно, они рассматривались в 
качестве символов, скрывавших важные жизненные истины. Так, не пускать ласточек 
в дом могло означать требование не водиться с болтливыми людьми, не ворошить 
огонь ножом - не раздражать человека в гневе, уходя из дома, не оборачиваться - 
умирая, не держаться за эту жизнь. Относительно смысла основного пифагорейского 
запрета "не есть бобовых" мнения расходятся, его связывают с тем, что бобами 
бросали жребий, что они похожи на срамные части тела, что они сделаны из того 
же перегноя, что и люди, и т.п.

335

В-третьих, Пифагор вводил упорядоченный, детализированный и ритуализированный 
ритм ежедневной жизни, включавший упражнения для души и тела, совместные 
занятия, обряды, трапезы, общественные занятия. Среди регулировавших 
пифагорейский день установлений были ряд очень ценных и общезначимых 
педагогических упражнений. Так, например, день пифагорейца начинался с утренних 
прогулок в одиночестве для того, чтобы упорядочить и должным образом настроить 
сознание. Он включал вечерние прогулки, но уже не в одиночку, а по двое, трое, 
в ходе которых припоминали уроки и обсуждали добрые дела. А заканчивался день 
размышлением над тем, что было совершено хорошего и плохого. Пифагорейство как 
религиозно-нравственная практика, по-видимому, в какой-то мере было 
продолжением традиции орфических мистерий, в какой-то - результатом чужеродных 
(египетских, персидских) влияний. Но в любом случае оно задавало такую 
перспективу этико-нравственной культуре, которая замыкалась больше на религию и 
культ, чем на философию и рациональный дискурс. Это вполне определенное и, если 
учесть политическое доминирование пифагорейцев во многих городах Южной Италии, 
серьезно заявленное направление развития духовной жизни было греческой 
античностью отвергнуто. Пифагорейская община была брутально уничтожена: во 
время собрания пифагорейцев (проходившего без участия Пифагора, который был в 
отъезде) в Кротоне, где они господствовали, дом, в котором оно проходило, был