поисках приключений, часто находили их, поскольку граница постоянно 
продвигалась на запад. Сложилось так, что природа и география были чрезвычайно 
благоприятными, а то, что стране, по ее мнению, не хватало, можно было 
приобрести без особенных протестов. Естественно, законные первопоселенцы этих 
мест, индейцы и мексиканцы, противились такому «Предначертанию судьбы»
[23]
, и прогресс цивилизации был отмечен целой серией жестоких локальных войн 
(двадцать две только в 1850-х годах).

Тактика, описанная в воинских уставах, мало годилась для сражений с индейцами, 
но опыт, здравый смысл и жизнь в условиях границы — как белых охотников и 
трапперов, так и «прирученных» индейцев — давали возможность регулярным войскам 
действовать почти на равных условиях с противником. Индейские племена рек и 
лесов Среднего Запада в качестве противников довольно быстро сменили индейцы 
равнин; когда же тактика этих великолепных легких кавалеристов была изучена и 
усвоена, то подошло время постичь тактику войны в горах и пустынях, 
практиковавшуюся беспощадными апачами. Это была жестокая война, причем такая, в 
которой первая ошибка воина зачастую становилась и его последней. Но какими бы 
убийственными ни были сражения, они часто оказывались не страшнее смертельной 
скуки житья в приграничном форту. У офицеров и их терпеливых жен почти не было 
никакой возможности хоть как-то скрасить монотонность своего существования — в 
примитивных жилищах, вдали от хоть какой-нибудь цивилизации. Для рядовых солдат 
такой возможности не было вообще — абсолютно ничего, за исключением сжигающего 
внутренности алкоголя и грубых шлюх, которые вскоре появлялись вокруг каждого 
армейского форта. На удаленных же от него постах не было даже такого 
сомнительного утешения — только дешевое виски. Нет ничего удивительного в том, 
что уровень дезертирства всегда был высок, а гауптвахты переполнены. Многие 
командиры даже радовались каким-нибудь стычкам с окружающими их племенами; это 
было средством хоть как-то уменьшить число раздраженных солдат, готовых 
податься «за холм» (враждебное население вокруг форта производило такой же 
сдерживающий эффект на солдат, как акулы вокруг тюрьмы на острове), а также 
давало шанс на некоторое разнообразие жизни и возможное продвижение по службе.



Драгун в походной форме, 1841 — 1851 годы


Волнения 1846 года были нечто большее, чем просто карательная экспедиция против 
аборигенов. Война с Мексикой уже некоторое время стояла на повестке дня, и, 
когда злополучный мексиканский генерал Мариано Аристо пересек реку Рио-Гранде у 
местечка, называвшегося Пало-Альто, страна с воодушевлением поднялась на войну. 
Как обычно, когда 50 000 добровольцев, которые были призваны по указу 
президента Джеймса К. Полка на краткосрочную службу (контракты с ними были 
заключены на срок от шести месяцев до одного года), явились на сборные пункты 
около мексиканской границы, срок их службы уже подходил к концу. Регулярная 
армия тем временем была увеличена до 15 000 человек, но этот решительный шаг 
был почти сведен на нет бесстыдным политиканством и фаворитизмом президента при 
назначениях на высшие командные посты. Несмотря на это, военные действия 
осуществлялись блестяще, и война была красиво выиграна.
Южные соседи никогда не испытывали недостатка в отваге, и победы при Монтеррее, 
Буэна-Виста, Серо-Гордо, Контрерасе, Чурубуско, Молино-дель-Рей и Чапультепеке 
принесли заслуженную славу американскому оружию.
Отличились на этой войне и выпускники академии. Генерал Винфельд Скотт заявлял: 
«Я настаиваю на своих словах — что касается наших выпускников-кадетов, то война 
между Соединенными Штатами и Мексикой могла бы, а возможно, и должна была 
продолжаться четыре или пять лет, с гораздо большим числом поражений, чем побед,
 выпавших на нашу долю на первом ее этапе; тогда как мы завершили ее всего за 
две кампании, завоевав большую страну и заключив мир, не проиграв ни единой 
битвы или стычки».
Разумеется, немало хлопот доставляли добровольцы. Они вели себя, как всегда и 
везде ведут себя добровольцы: одни сражались как герои, другие бежали, подобно 
овцам. При Буэна-Виста бежали многие из них, тогда как облаченные в красные 
рубахи миссисипские стрелки выполнили приказ своего раненого командира, 
полковника Дэвиса, «Стоять насмерть!» — девиз, который стал лозунгом 155-го 
пехотного полка Национальной гвардии. (Позднее полковник Дэвис стал президентом 
Конфедерации Штатов Америки.)
Но на поле боя большинство добровольцев вели себя особенно неприглядно. 
Описания их непотребств в книге Сэмюэля Чемберлена «Мои признания» вряд ли 
намного преувеличены. Автор, который в юности был рядовым 1-го драгунского 
полка армии США и прослужил в нем всю войну, выразил в ней все презрение 
солдата регулярной армии к недисциплинированным и разболтанным гражданским 
воякам. Поведение двух отрядов добровольцев вызвало его особенный гнев: «Наша 
маленькая армия (под командованием Вула) была в большей мере ослаблена, чем 
усилена включением в ее состав двух полков добровольческой кавалерии полковника 
Йелла из Арканзаса и полковника Хэмфри Маршалла из Кентукки. Личный состав, из 
которого были сформированы эти полки, был превосходен — лучшего нельзя было и 
желать, поскольку эти люди обладали силой и энергией, соединенными с 
активностью, но они понятия не имели ни о дисциплине, ни о необходимости 
повиноваться своим офицерам… Их несдержанность в желаниях и себялюбие делали их