деле — весьма сомнительно. Он жертвовал ими десятками тысяч, заставлял голодать,
 делать многокилометровые марши, во время которых они в кровь сбивали себе ноги,
 и по крайней мере дважды — в Египте и в России — бросал их, разбитых наголову, 
на произвол судьбы. И все-таки он мог ослеплять их и завоевывать их сердца 
рассудочным использованием материальных благ и высоких наград — блестящей 
униформой, медалями и орденами, повышениями в званиях, а также и более 
искусными способами — знанием по именам многих из ветеранов, трепанием за ухо 
заматеревшего в боях гренадера, порождая в своих солдатах энтузиазм, близкий к 
обожествлению.
Подобное преклонение перед своим генералом не является необходимым залогом 
победы — британские ветераны пиренейской войны, безусловно, не преклонялись 
перед герцогом Веллингтоном, который не однажды выражал свое отношение к ним в 
совершенно определенных выражениях, но это весьма существенный фактор, который 
необходимо принимать во внимание при оценке морального духа солдат империи. 
Возможно, еще более важным фактором была долгая серия блистательных триумфов. В 
сознании его солдат само присутствие императора на поле боя означало победу, и, 
когда наконец его звезда стала закатываться, это сознание продолжало оставаться 
еще слишком сильным. Даже герцог Веллингтон признавал, что присутствие его 
великого противника было эквивалентно 40 000 человек.
Нижеприведенные строки современного тогдашним событиям французского историка 
Ламартина, написанные о французах при Ватерлоо, дают нам представление о том 
громадном влиянии, которое имел император на французскую армию: «…армия и была 
Наполеон! Еще никогда она не была столь целиком наполеоновской, как теперь. Сам 
он был отвергнут всей Европой, но его армия приняла его с обожанием; она 
добровольно сделала себя великой мученицей его славы. В такой момент он должен 
был ощущать себя более чем человеком, более чем властелином. Его подданные лишь 
преклонялись перед его властью, Европа — перед его гением; но его армия 
склонялась в почитании прошлого, настоящего и будущего, готова была принять как 
победу, так и поражение, трон или смерть своего главы. Она была готова на все, 
готова принести в жертву самое себя, восстановить для него его империю либо 
сделать его последнее падение блистательным».
С самого момента зарождения войны и армий солдаты всегда следовали за 
каким-нибудь знаком, знаменем или религиозным символом — будь то бунчук из 
хвоста яка или крест. Но из всех таких символов, под которым солдаты сражались 
и умирали, первыми на память приходят два: «орлы» Древнего Рима и «орлы» 
Наполеона.



Французский гусар


Император следил лично за созданием своих «орлов» с его обычным вниманием к 
деталям. И отнюдь не было совпадением то, что он выбрал в качестве боевого 
символа для своих армий птицу легионов императорского Рима, сжимающую в когтях 
молнию, поскольку в течение многих столетий образ этот вызывал в сознании 
европейцев память об империи, охватывавшей большую часть известного мира. Орел 
должен был быть символом сам по себе, флаг имел лишь вторичную значимость. 
Птица была сделана из меди и позолочена, высотой чуть более 20 сантиметров от 
головы до лап и 24 сантиметра в размахе крыльев. Ниже молнии располагалась 
латунная пластина площадью 19,4 квадратного сантиметра, на которой рельефными 
цифрами стоял номер полка. Общий вес этой конструкции составлял 14,5 килограмма.
 Древко из прочного дуба имело почти 2,5 метра в длину, на нем крепилось 
полотнище флага полка размером 84 сантиметра по вертикали и 89 сантиметров по 
горизонтали.
Рисунок знамен и надписей, а также декор на них время от времени менялись; 
знамена, развевавшиеся при Ватерлоо, несли на себе вертикальные полосы 
национального флага, окаймленные золотом. На центральной белой полосе золотыми 
буквами были вышиты слова «Empire Fran?ais» («Французская империя»), а ниже — 
«L'infanterie des Fran?ais au — Regiment d'infanterie de Ligne» («Французская 
пехота — линейный пехотный полк») и принадлежность данного полка. На другой 
стороне полотнища был вышит лозунг «Valeur et Discipline» («Достоинство и 
порядок») и боевые награды полка.
Первое вручение «орлов» состоялось в декабре 1804 года и было обставлено как 
торжественное событие, на котором присутствовали по одному подразделению от 
каждого корпуса и от каждого линейного корабля — общим числом более 80 000 
человек. Им было вручено более тысячи «орлов», по одному для каждого пехотного 
батальона и кавалерийского эскадрона. Но Наполеон очень быстро понял опасность 
в наличии столь большого числа «орлов» — утрата его в бою весьма тяжело 
сказывалась на моральном духе солдат, а неприятель устраивал вакханалию по 
поводу каждого захваченного вражеского «орла». Для целей пропаганды это было 
неприемлемо, и вскоре после начала кампании 1805 года было приказано всех 
«орлов» легкой кавалерии (гусаров и уланов) возвратить на хранение во Францию. 
Позднее эта мера была распространена и на драгунские полки и на полки 
легковооруженных пехотинцев. Во всех этих частях, по роду их боевой службы, 
«орлы» подвергались особой опасности быть утерянными или захваченными 
неприятелем.
В ходе реорганизации Великой армии в 1808 году в полку оставался один полковой 
«орел», хранившийся и переносившийся первым батальоном. Другие батальоны имели 
только небольшие треугольные флаги из саржи, различавшиеся цветом, на которых