во время боевых действий снова и снова; я сам неоднократно видел, как после 
команды «огонь» солдаты пытаются выстрелить, но тщетно…».
Если исходить из числа операций, необходимых для производства выстрела, то 
можно сказать, что кремневое ружье могло быть перезаряжено и изготовлено для 
производства нового выстрела довольно быстро; длительность этого процесса 
целиком зависела от подготовленности и самообладания каждого солдата в 
отдельности. Мушкет системы Тауэра, ставший всемирно известным под прозвищем 
«Коричневая Бесс», представлял собой оружие, широко распространившееся во всех 
армиях. Как и другие образцы современного ему оружия, он оставался практически 
неизменным с начала XVIII столетия. Его вес составлял одиннадцать фунтов и 
четыре унции, не считая веса штыка, сама же пуля сферической формы весила одну 
унцию. Пуля вместе с пороховым зарядом хранилась в бумажном патроне, конец 
которого солдат перед выстрелом откусывал и, высыпав часть пороха на 
затравочную полку, засыпал остальной в ствол. Затем в ствол шомполом загонялась 
до упора пуля. Покинув ствол, пуля следовала в том направлении, которое ей 
придал последний удар при вылете из дула. При такой внутренней баллистике о 
какой-либо точности попадания на расстоянии далее нескольких метров говорить не 
приходилось. Единичный человек на таком расстоянии имел довольно значительные 
шансы остаться в живых. На больших расстояниях точность падала столь быстро, 
что на рубеже в 137 метров любое попадание было просто чудом. Известный стрелок,
 майор британской армии в дни Войны за независимость США, писал: «Солдатский 
мушкет, если только его ствол должным образом просверлен и не искривлен, что 
бывает весьма часто, дает возможность попасть по фигуре человека на расстоянии 
до 73 метров — а иногда и до 91,5 метра. Но воистину исключительным неудачником 
будет тот солдат, который будет ранен из обычного мушкета на расстоянии 137 
метров; что же до стрельбы по человеку на расстоянии 183 метра, то с таким же 
успехом можно стрелять по луне и надеяться попасть в нее».
Во многих отношениях это было довольно плохое оружие. Верно, что оно было 
надежным и простым в обращении, а поэтому являлось вполне подходящим товарищем 
крепкому и недалекому крестьянину, вооруженному им. Оно также представляло 
собой весьма удачную опору для штыка, посредством которого все еще решался 
исход многих сражений, но как огнестрельное оружие оно оставляло желать много 
лучшего.
Если солдат был снабжен оружием, эффективная дальность стрельбы которого не 
превышала 36,5 или 45,7 метра, то нет ничего удивительного в том, что во многие 
атаки он шел с незаряженным мушкетом, используя только сталь своего штыка. 
Существовала, однако, еще одна причина для штыковых атак. Заключается она в том,
 что не так-то просто воодушевить значительные массы людей до такой степени, 
чтобы побудить их идти в атаку под сильным огнем неприятеля, особенно если они 
уже побывали в бою и понесли урон от этого огня. Барабаны могут выбивать дробь, 
а офицеры кричать и размахивать саблями, но это не всегда может победить 
определенное колебание у тех, кто стоит в первой шеренге и должен сделать 
первый шаг. Поэтому если строй уже пришел в движение, то весьма существенно, 
чтобы движение это не прерывалось до тех пор, пока не произошел контакт с 
противником. Если первая шеренга остановится для залпа, то всегда существует 
вероятность того, что атака перейдет в перестрелку, и наносимый ею удар 
потеряет свою мощь.
Мир в войнах
Возвращаясь к Фридриху, надо сказать, что в мае 1740 года умер старый 
Фридрих-Вильгельм и на троне оказался эссеист и поэт, обладающий великолепно 
вымуштрованной армией и туго набитой казной. Имелось и искушение в виде слабого 
соседа — причем не только слабого, но и даже не соседа, а соседки, причем 
прекрасной.
Когда в октябре 1740 года умер номинальный глава весьма рыхлой Священной 
Римской империи Карл VI, у него не было наследников мужского пола — только дочь,
 Мария-Терезия. Было составлено соглашение, получившее название Прагматической 
санкции, которое гарантировало ее наследование. Договор этот был признан всеми 
государствами, за исключением одной только Баварии. Фридрих, который также был 
связан этим весьма важным соглашением, нацелился на богатую провинцию Силезию. 
Он принял решение захватить ее, обосновав подобное действие весьма шаткими и 
полузабытыми правами. Но для пропагандистских целей эти права были извлечены из 
древних актов и всячески раздувались (на подобные действия король был мастером).
 Втайне он признавался, что «амбиции, интересы и желания подвигнуть людей 
говорить обо мне приблизили день, когда я решился на войну».
Король направил эрцгерцогине послание с предложением, в обмен на легализацию 
его претензий на отторгнутые территории, организовать оборону остальных ее 
владений от посягательств любой другой державы. Подобное предложение, весьма 
напоминающее мафиозное предложение «крыши», было с негодованием отвергнуто, и 
австрийцы стали готовиться к войне. Но Фридрих столь внезапно бросил тысячи 
своих солдат через границу Силезии, что юная эрцгерцогиня узнала об этом только 
тогда, когда эта ее провинция уже была захвачена. Совершенно не готовые к 
такому повороту событий, ее войска, расквартированные в Силезии, были быстро 
оттуда выведены. Захват Силезии имел далекоидущие последствия. Процитируем 
английского историка Макколи: «Весь мир взялся за оружие. На главу Фридриха 
пала вся кровь, которая была пролита в войне, яростно бушевавшей в течение 
многих лет и в каждом уголке света, кровь солдатских колонн при Фонтенуа, кровь 
горцев, павших в бойне при Куллодене. Беды, сотворенные его злой выходкой, 
охватили и те страны, в которых даже не слыхивали имени Пруссии; и, во имя того,
 чтобы он мог грабить соседние ему области, которые он обещал защищать, 
чернокожие люди сражались на Коромандельском берегу, а краснокожие воины