времени. Их ошибкой было то, что, видя, как с ходом времени меняется ситуация 
на полях сражений, они не желали следовать этим переменам. По отваге, 
самообладанию и дисциплине швейцарским воинам почти не было равных. Вполне 
может быть правдой предание, что воин, покинувший строй под огнем орудий, 
автоматически приговаривался к смертной казни. Если это так, то столь суровое 
наказание, скорее всего, должно было служить и мрачным напоминанием недавно 
пришедшим рекрутам, потому что весьма сомнительно, чтобы ветераны, заставившие 
отступить бургундскую кавалерию при Грансоне или наступавшие под огнем орудий и 
аркебуз при Мариньяно, имели в душе какое-нибудь другое желание, как только 
побыстрее сойтись с неприятелем.
Эти люди не горели никаким религиозным фанатизмом, равным образом, по крайней 
мере в более поздние годы, патриотизм тоже не определял их поведение. И все же 
они шли в бой не только ради щедрой платы. Спаянные боевым братством, 
неколебимо шли они под овеянными славой знаменами, уповая на победу, но и не 
страшась поражения.



Испанцы


Иберийский полуостров представлял собой край резких контрастов. Большую часть 
его занимали неплодородные земли. В этих условиях рождались и вырастали суровые 
и крепкие люди. Испанцы с античных времен были известны как превосходные воины, 
боевые качества которых неоднократно отмечали кельты, финикийцы, древние греки, 
карфагеняне, древние римляне, вестготы и мавры. Сильные испанские наемники 
шагали в рядах армий Древнего Рима, а знаменитый испанский короткий меч —
гладиус
— был принят на вооружение римских легионов.

Столетия сражений с вторгшимися на полуостров мусульманами сменились 
феодальными войнами и мятежами, частыми и жестокими даже по понятиям 
Средневековья. Процитируем историка Уильяма Прескотта: «Многочисленные 
крошечные государства, возникшие на руинах древней монархии [вестготов], 
относились друг к другу, насколько можно судить, с яростной ненавистью, 
сравнимой разве что только с ненавистью к врагам их веры… Куда больше 
христианской крови было пролито в этих междоусобицах, чем во всех стычках с 
неверными».
Если дело обстояло таким образом, то борьба за освобождение страны от мусульман 
внешне носила облик Крестового похода, а в воинственном духе народа смыкалась с 
религиозной страстью, которая позднее переросла в пылающий фанатизм.
В конце XV столетия полуостров окончательно объединился под знаменами Кастилии 
и Арагона, что ознаменовалось завоеванием последнего оплота мусульман в Испании.
 Падение Гранады совпало с успешным путешествием Колумба. События эти дали 
неожиданный всплеск испанской энергии. В течение десяти лет войска под 
командованием прославленного Гонзальво де Кордобы, «Еl Gran Capitan» («Великого 
капитана»), громили французов в Италии, а первые конкистадоры закладывали 
основу великой Испанской империи в Новом Свете.
Все условия созрели для завоевания воинской славы. Свободные крестьяне, 
искусные в обращении с оружием и с детства привычные к трудностям; 
многочисленный класс мелких дворян, бедных, но гордых, жаждущих известности и 
богатства; испытанные во многих битвах офицеры — все они представляли собой 
готовый материал. С этим соединялась исключительная национальная гордость, 
религиозный энтузиазм и вера в непобедимость испанского оружия; причем все это 
было спаяно и управлялось железной дисциплиной. Небесным покровителем их был 
святой Иаков, и боевой клич «Santiago, у а ellos!» был слышен над многими 
полями жестоких сражений от берегов Тихого океана до равнин Северной Фландрии.
Испанские воины были суровым народом, заслужившим плохую репутацию за свою 
жестокость и алчность, а в особенности за равнодушие к страданиям как других 
людей, так и к своим собственным. Берналь Диас в своей книге «Открытие и 
завоевание Мексики» писал: «Мы заночевали на берегу реки. Поскольку у нас не 
было масла, чтобы смазать полученные в бою раны, то мы мазали их жиром, взятым 
из тела толстого индейца, которого мы убили и вспороли ему живот…»
Свирепость их обращения с несчастными жителями Нидерландов была чрезвычайной 
даже по меркам той жестокой эпохи, и один только страх перед ужасом испанского 
штурма побуждал многие из городов открыть свои ворота. Нет ничего удивительного 
в том, что горстка подобных людей могла разгромить армию туземцев, 
насчитывающую тысячи человек, или в том, что на полях сражений Италии и 
Нидерландов одного только присутствия ужасной испанской пехоты зачастую было 
достаточно для победы.
Американский историк Джон Мотлей вместе с тем отмечал: «При всем том, что может 
быть сказано об их жестокости и безнравственности, невозможно оспорить то, что 
своей отвагой они вполне заслужили свою славу. Романтическое мужество, 
несгибаемая стойкость, виртуозное искусство войны всегда характеризовали этих 
людей».
Их жестокость по отношению к завоеванным народам вполне соответствовала 
строгости их собственной дисциплины. Казнь ее нарушителей через повешение была 
обычным делом, и герцог Альба не испытывал никаких угрызений совести, отдав 
приказ отрубить голову нескольким капитанам и полковникам войска, которое 
потерпело позорное поражение от рук фламандских патриотов.