коляску, в которой сидел Эриксон. Не говоря ни слова и ни на кого не глядя, он 
с трудом перебрался в свое рабочее кресло. Я попросил разрешения включить свой 
магнитофон. Не глядя на меня, Эриксон кивнул головой в знак согласия. Не 
отрывая глаз от пола, он начал медленно говорить размеренным тоном:
        Эриксон: Весь этот пурпур, верно, вызвал у вас шок?
        Зейг: Угу...
        Эриксон: Я плохо различаю цвета.
        Зейг: Я так и понял.
        Эриксон: А красный телефон... подарили мне четыре студента выпускного 
курса.
        Зейг: Угу...
        Эриксон: Двое из них были уверены, что завалят экзамены по основным 
предметам... а двое других боялись, что не сдадут... второстепенных предметов. 
Те двое, что боялись за основные дисциплины, но не беспокоились о 
второстепенных, сдали все экзамены. А те, что знали, что сдадут основные 
предметы, но провалят второстепенные... провалились по основным предметам, но 
сдали второстепенные. Другими словами, они выборочно отнеслись к предложенной 
мною помощи. (Эриксон в первый раз поднимает глаза на Зейга и задерживает 
взгляд.) Что касается психотерапии ... (Далее он определяет и исследует 
терапевтическую методику.)
        Эта коротенькая история — блестящий образчик общения и содержит 
множество планов и подтекстов. Ниже следует разъяснение того множества мыслей, 
которые Эриксон хотел передать мне этим примером.
        1) Вызвав путаницу мыслей, история стала способом гипнотического 
внушения. О гипнозе не было сказано ни слова, но рассказ о главных и 
второстепенных экзаменах сбил меня с толку и тем самым вызвал гипнотическую 
фиксацию моего внимания. Я уже был знаком с этим методом внушения (Эриксон, 
1964) и использовал его в своей практике. Однако сам Эриксон делал это так 
незаметно и так необычно, что я даже не осознал, что этот метод был применен ко 
мне самому.
        2) В первом предложении Эриксон употребил слово “шок”, сделав на нем 
особое ударение. На самом деле Эриксону было ясно, что сплошной пурпурный цвет 
отнюдь не вызвал у меня шока, ведь я был накануне в его кабинете и в доме для 
гостей (тоже отделанном в пурпурных тонах) и уже видел самого Эриксона (одетого 
во все пурпурное). К этому времени я уже оправился от “шока”, вызванного 
обилием пурпура. Но Эриксон подчеркнул слово “шок”, чтобы сфокусировать мое 
внимание и настроить мое бессознательное на то неожиданное, что уже происходило 
и еще будет происходить со мной.
        3) То, что Эриксон прямо не обращался ко мне, также сбивало меня с 
толку. Он не смотрел на меня, говорил, уставившись в пол. Лишь много времени 
спустя я понял его мысль: “Если говоришь с кем-либо, смотри на собеседника”. 
Необщительность Эриксона разрушила мои обычные представления. Поэтому, когда он 
наконец взглянул на меня, я еще больше смутился и изумился. Тем самым Эриксон 
вызвал еще большую фиксацию моего поведения и внимания.
        4) В результате подобного общения его рассказ выпал из моей памяти. 
Только вернувшись домой и прослушав запись на пленке, я вспомнил, что он 
рассказывал, и только тогда я понял, что он применил конфузионный транс. Для 
меня это было замечательное практическое занятие и убедительное доказательство 
моей способности испытывать амнезию.
        5) В этой истории еще ряд моментов несли самостоятельную смысловую 
нагрузку. Речь шла о выпускниках, следовательно, Эриксон сразу определил мои 
жизненные координаты и общался со мной исходя из них. Говоря о выпускниках, он 
установил между нами определенное взаимопонимание, потому что эта тема была мне 
близка и понятна.
        6) Само содержание истории было прямой подсказкой. С учениками Эриксона 
случилось нечто неожиданное. Соотнося рассказанное со своим положением, я мог 
ожидать, что и меня ждут неожиданности. Собственно говоря, они уже начались. Во 
всяком случае, никто еще не знакомился со мной таким странным образом и не 
говорил со мной в такой необычной манере.
        7) В истории говорилось о том, что студенты выборочно отнеслись к 
наставлениям Эриксона. Если провести параллель, то я, будучи студентом, тоже 
выборочно воспользуюсь его помощью и опытом, которыми он готов со мной делиться.

        8) Рассказ можно было трактовать еще в одном плане. Студенты приехали к 
Эриксону учиться. В благодарность они сделали ему подарок. Никакой платы 
Эриксон с меня не потребовал, да у меня и не было таких денег. Эриксон полагал, 
у кого есть возможности, тот заплатит, а кто беден, с того и спроса нет. Однако 
я мог отблагодарить его подарком. Я подарил ему сувенир из резного дерева, 
который он поставил к себе на стол (рядом с красным телефоном). Я, правда, не 
совсем уверен, “посеял” ли Эриксон эту идею в моей голове своим рассказом или я 
просто заплатил добром за добро.
        9) Своим рассказом Эриксон как бы определил характер наших будущих 
взаимоотношений. Он не дал мне возможности заговорить и представиться, тем 
самым дав ясно понять, что говорить будет он, а я буду смиренно слушать.
        10) Я совершенно уверен, что Эриксон также определял глубину моей 
реакции. Упоминая отдельные моменты, он следил за мной своим периферическим 
зрением. Например, вспомнив о красном телефоне, он отметил, посмотрел ли я на 
стол, где тот стоял. Следовательно, он кое-что для себя выяснил о степени моей 
внушаемости.
        11) Вот еще один аспект этой истории. В 1980 году один психолог из