пригласил в свой кабинет и предложил сесть. “Эриксон, — начал он, — если тебя 
интересует психиатрия, тебе сам Бог велел ею заниматься. Ты здорово хромаешь. 
Не знаю, где ты схлопотал свою хромоту, я свою получил на первой мировой. Но 
эта хромота сослужит тебе великую службу в психиатрии: у женщин она вызовет 
материнское сострадание, и они охотно будут изливать тебе свою душу. Что 
касается мужчин, ты не способен вызвать у них ни страха, ни неприязни, ни 
раздражения: калека и есть калека, что с него взять. Для них ты не соперник, с 
тобой они будут чувствовать собственное превосходство. Они не будут 
воспринимать тебя как мужчину. Ты просто калека, а потому тебе можно 
рассказывать все без утайки. А ты слушай себе, закрыв рот, с каменным лицом, но 
весь превратившись в слух и зрение, и жди, пока у тебя созреет собственное 
суждение. Ищи веские доказательства в пользу твоих предположений и заключений”.
        Вернемся к сексуальному развитию человека. Новорожденный младенец в 
этом отношении абсолютно несведущ. Сосать и плакать — вот его первые рефлексы. 
Да и плачь-то поначалу бессмысленный, выражающий, думаю, неудобство пребывания 
в новой среде.
        Через какой-то период младенец начинает время от времени ощущать что-то 
теплое и мокрое. Ему приятно это теплое, мокрое ощущение. Проходит еще время, и 
младенец осознает, что после теплого и мокрого наступает холодное и мокрое, а 
это неприятно. Наконец, он начинает связывать одно с другим.
        Вы берете на руки плачущего ребенка (а он просто хочет есть), 
успокаиваете его, поглаживая по животику и кладете обратно в кроватку. “Как я 
хорошо покушал, очень приятно”, — подумал бы малыш, если бы умел думать. Только 
он начинает засыпать, как в животе сосет с новой силой. “Не надолго же эта еда 
задержалась у меня в животе”, — подумал бы он и заплакал. Вы опять берете его 
на руки и на этот раз гладите по спинке, и он успокаивается. Вы кладете его в 
кроватку и он начинает засыпать. Но в животе опять сосет и тут уж он орет во 
всю мочь, потому что поглаживание вовсе не еда и не дает чувства насыщения.
        С течением времени мать начинает замечать, что бессмысленный плач 
начинает приобретать различные значения: “Хочу есть”, “Мне холодно”, “Мне 
мокро”, “Мне скучно”, “Приласкай меня”, “Возьми на ручки”, “Позанимайся со 
мной”. Чем больше ребенок познает окружающее, тем разнообразнее делается его 
плач.
        Многие матери торопятся приучить ребенка к горшку. Если они начинают 
слишком рано, им это удается, но навык быстро теряется, и мать не может понять 
почему.
        Вот лежит малыш на одеяльце на полу или в манеже и вдруг садится и 
оглядывается по сторонам (Эриксон показывает). С большим любопытством. Мать 
вскрикивает: “Джонни сейчас описается”, — бросается к нему и сажает на горшок. 
Джонни обнаружил еще один элемент, сигнализирующий о мочеиспускании, — давление 
в нижней части живота. Не понимая, откуда взялось это ощущение, он озирается 
вокруг. Теперь ребенок уже знает, что когда появляется такое давление, а за ним 
будет теплое и мокрое, а потом холодное и мокрое, надо вовремя подавать звук.
        Другой момент. Младенец незнаком со своим телом. Он не понимает что 
руки — это его руки, что он двигает ими. Он не узнает свои коленки и ступни. 
Для него это просто предметы, и он снова и снова ощупывает их. Это очень 
трудная работа — узнавать собственное тело.
        Я это по себе знаю. В семнадцать лет меня полностью парализовало, 
двигались лишь одни глаза. Слух и мышление оставались в норме. Бывало, моя 
сиделка набросит мне полотенце на глаза, чтобы я не видел, и, трогая меня за 
руку, спрашивает, что это. А я начинаю гадать: левая нога, правая нога, живот, 
правая рука, левая рука или даже лицо. Мне понадобилось очень много времени, 
чтобы начать разбираться, где у меня ноги, где пальцы на ногах, в отличие от 
этого предмета, где остальные части тела. С завязанными глазами я часами 
отыскивал себя по частям. Так я научился сочувствовать младенцам и понимать, 
какие мыслительные процессы происходят у них в голове.
        Наконец, наступает такая стадия развития, когда ребенок берет в руку 
погремушку и трясет ею или берет другую игрушку. Он еще точно не знает, где у 
него руки. Однажды он замечает непонятный предмет и пытается его взять. Ребенок 
очень озадачен, потому что погремушка от него не удирает, она не уходит в 
сторону. Наконец, в один прекрасный день ребенок дотягивается до 
противоположной руки. Смотреть на выражение его лица в этот момент — настоящее 
чудо. Он трогает вот это... (Эриксон трогает левой рукой правую.) Он ощущает 
дорсальную стимуляцию и осязает ладонью, и это каким-то образом связывается в 
его мозгу. Обнаружив одну руку, он быстро учится дотягиваться одной рукой 
(Эриксон показывает) до другой руки. Затем вы замечаете, с каким любопытством 
ребенок изучает каждый палец, уясняя для себя, что все они — часть вот этого и 
вот этого... (Эриксон трогает правое запястье, предплечье, локоть) и связаны с 
этим, и так до самого плеча.
        У меня восемь детей, и я наблюдал, как каждый из них открывал свою 
физическую тождественность с самим собой. В принципе, постижение самого себя 
проходило по общей схеме для всех. Как правило, они знакомятся сначала со 
своими руками, а потом с ногами.
        Вот еще что примечательно в новорожденном — его голова составляет 
седьмую часть всей длины тела. Когда тело ребенка подрастает, он уже может 
поднять руку вот до сих пор (Эриксон показывает, касаясь рукой головы). Но в 
будущем он сможет поднять ее высоко над головой. У ребенка осознание всего 
этого вызывает изумление.
        Гордясь своим отпрыском, папа и мама учат его: “Покажи, где у тебя 
волосики, покажи лобик, а где глазки, а носик, а ротик, а ушко?”