круглосуточно. Проведенная в госпитале операция не помогла Джиму, наоборот, 
боль только усилилась. Тогда его прооперировали повторно, но тоже без 
результата. Речь уже шла о третьей операции.
        Об эту пору не то Джим, не то Грейси, не то оба сразу узнали от кого-то 
обо мне. Они сказали главному хирургу, что хотят со мной встретиться, чтобы 
помочь Джиму с помощью гипноза. Хирург пригласил их к себе в кабинет и битый 
час убеждал, что гипноз — это чушь, знахарство, чертовщина и колдовство. Меня 
он величал не иначе как шарлатаном, мошенником и невеждой. Судя по всему, он не 
признавал гипноз, а стало быть, и меня. Он заявил, что для них даже сама мысль 
о гипнозе — величайшее заблуждение.
        Тем не менее каждые пять минут Джима корежило от боли. Грейси безумно 
его жалела и, невзирая на часовую проработку, они все же решили встретиться со 
мной.
        Грейси вкатила Джима в мой кабинет. Я прочитал на их лицах страх, 
ожидание худшего, отчасти неприязнь, слабый свет надежды, выражение 
сопротивления и настороженности. Да, они были не в том эмоциональном состоянии, 
чтобы прислушаться к моим словам. Они рассказали о спинно-мозговой травме, о 
двух операциях и о том, как весьма уважаемый главный хирург госпиталя убеждал 
их, что гипноз — это черная магия, колдовство и шарлатанство.
        Тогда я сказал Грейси: “Встань вон там на ковре. (Эриксон указывает 
место.) Стой ровно, смотри прямо перед собой, руки опущены вниз. А ты, Джим, 
держи вот эту тяжелую дубовую трость. Я ею пользовался при ходьбе, она 
достаточно увесистая. И если тебе не понравится, что я буду делать, можешь 
огреть меня этой тростью”. (Поясняет Зигфриду.) “Огреть” значит “ударить”. 
(Общий смех.)
        Зигфрид: Куском дерева?
        Эриксон: Дубовая трость — это длинная палка, которой пользуются при 
ходьбе.
        Джим взял трость, крепко сжал ее в руке и стал наблюдать за мной. Я 
обратился к Грейси: “Грейси, я сейчас буду делать то, что тебе не понравится, 
даже очень не понравится. Я остановлюсь, как только ты войдешь в гипнотический 
транс. В данный момент ты не знаешь, что такое гипноз или гипнотический транс, 
но бессознательно ты знаешь, что это такое. Итак, стой там и, если я буду 
делать с тобой что-то неприличное, знай, что я остановлюсь, как только ты 
будешь в трансе”.
        Я поднял легкую бамбуковую указку и стал водить ею вдоль ложбинки, 
пытаясь оголить ее грудь. Грейси медленно закрыла глаза и немедленно 
погрузилась в глубокий транс. Я опустил указку, в то время как Джим буквально 
испепелял меня глазами. Я обратился к Грейси: “Где твой родной город? В какой 
школе ты училась? Назови имена хотя бы нескольких одноклассников. Как тебе 
нравится погода в Аризоне?” Ну, и еще что-то в этом роде. Грейси отвечала с 
закрытыми глазами. Я взял ее за руку, поднял, и рука каталептически повисла. 
(Эриксон поднимает свою руку, и она повисает.)
        Повернувшись к Джиму, я сказал: “Слышал, как Грейси разговаривала со 
мной? Теперь поговори с ней сам”. Я опустил вниз руку Грейси. (Эриксон опускает 
свою руку.) “Грейси? Грейси? Грейси!” — окликал он и, повернувшись ко мне, 
сказал: “Она меня не слышит”. “Правильно, Джим. Грейси в глубоком трансе и не 
может слышать тебя. Сколько бы ты ее ни спрашивал, она тебя не услышит”. Он 
задал Грейси еще несколько вопросов, но на ее лице не дрогнул ни один мускул.
        “Грейси, — спросил я, — сколько учеников было в твоем классе?” Она 
ответила. Я протянул руку и одним пальцем снова поднял ее руку, а затем так же 
одним пальцем опустил. (Эриксон показывает левой рукой.) “Джим, попробуй 
поднять руку Грейси”. Он подъехал на коляске и попытался поднять. Но когда я 
опустил руку Грейси вдоль тела, она осталась каталептически неподвижной. Джим 
не смог оторвать ее от бока. Я же поднял ее одним пальцем и предложил Джиму 
попытаться опустить руку Грейси. Мускулы у Грейси сократились, и рука осталась 
неподвижной. (Эриксон показывает на своей руке.)
        Показывая все это, я не торопился. Затем я сказал: “Грейси, оставайся в 
глубоком трансе, но открой глаза и перейди с ковра к этому креслу”. (Эриксон 
показывает.) “Когда сядешь в кресло, закрой глаза. Затем проснись, открой глаза 
и удивляйся”.
        Грейси села, закрыла глаза, открыла и изумленно спросила: “Как я сюда 
попала? Я же стояла вон там, на ковре. Как я здесь оказалась?” “Ты сама перешла 
туда”, — ответил Джим. “Да нет, — возразила Грейси, — я стояла вон на том ковре.
 Как же я здесь оказалась?” Сколько Джим ей ни толковал, Грейси все спорила: “Я 
стояла на ковре. Почему я здесь?” Я дал им время попрепираться, а потом сказал 
Джиму: “Посмотри на часы. Сколько сейчас?” “Двадцать пять минут десятого”, — 
ответил он. “Правильно, — заметил я. — Вы вошли ко мне в девять, и у тебя был 
болевой спазм. И до сих пор он не повторился”. “Верно”, — ответил Джим, и его 
тут же скрутило от боли. “Ну, и как тебе нравится эта боль? На целых 20 минут 
ты избавился от нее”. “Чего уж тут хорошего, врагу не пожелаешь”, — ответил 
Джим. “Да, не повезло тебе. А теперь, Джим, смотри на Грейси. Грейси, смотри на 
Джима. Глядя на него, ты медленно погрузишься в глубокий транс. А ты, Джим, 
наблюдая, как Грейси входит в транс, тоже войдешь в транс”. Через минуту они 
оба были в глубоком трансе.
        Я обратился к Джиму: “Боль — это сигнал опасности, который подает тело. 
Это похоже на будильник, который поднимает тебя по утрам. Ты просыпаешься, 
выключаешь будильник и начинаешь новый рабочий день. Слушай меня, Джим, и ты 
тоже, Грейси. Как только боль начнет приближаться, просто выключи будильник, и 
пусть твое тело занимается своей ежедневной, спокойной работой. Слушай меня