детей в нем есть притяжение.
        Зигфрид: Что есть?
        Эриксон: Притяжение — интерес для детей.
        Анна: К чему притяжение?
        Зигфрид: Влияние на детей?
        Эриксон: Нет, интерес для детей.
        Зигфрид: А, интерес.
        Эриксон (обращается к группе): Я говорю то, о чем думают дети. Гадание 
по руке тоже полезная вещь. А то, что граф Дракула далеко-далеко от парка в 
Рединге, способствовало амнезии и переключило ее внимание с этого кресла на 
парк в Рединге, на ее детство, на прошлое, хотя я не давал ей установку на 
амнезию.
        (Обращается к Кэрол.) О чем я говорю?
        Кэрол: Я что-то не могу толком понять. (Смеется.)
        Эриксон: Так-так, не может толком понять. (Смеется.) Разве учителя и 
родители не твердили вам всем: “Смотри на меня, когда я с тобой разговариваю, 
смотри на меня, когда я к тебе обращаюсь”? Вот она уселась в кресло и стала 
слушать меня, и мне удалось вызвать в ней стиль поведения, характерный для ее 
далекого детства.
        (Обращается к Кристине.) Она не смогла уловить смысл моих слов, даже 
когда я говорил о ней.
        (Обращается к Кэрол.) Когда ты уехала из Рединга в Пенсильвании?
        Кэрол: После окончания школы.
        Эриксон: Как же я узнал, что ты с дедушкой ходила к парк?
        Кэрол (шепотом): Это я сказала.
        Эриксон (перебивая ее): Дедушка сказал, конечно, он. А ты любила 
смотреть на его друзей. Хочешь поведать мне свои тайные грехи, если они у тебя 
есть? (Смех.)
        В терапии лечит сам пациент, а дело врача — создать благоприятный 
климат. Вы даете возможность пациенту выплеснуть наружу то, что он подавлял в 
себе, вспомнить то, что он, по той или иной причине, забыл.
        Правда, забавно, как сразу стих уличный шум? (Эриксон улыбается.) А 
теперь вы его опять слышите.
        Хорошо. Наша динамика троякого порядка: мы деятельны интеллектуально, 
эмоционально и моторно, т.е. непосредственно передвигаясь. Одни более подвижны, 
другие — менее.
        Возьмем способность передвигаться с места на место... Полярный медведь 
живет в Арктике, но не живет в Антарктике. Пингвин живет в Антарктике, но не 
живет в Арктике. Сфера жизни животных ограничена. Они могут жить над водой, под 
водой, в пустыне или в тропических лесах. Мы можем существовать везде. Это 
характерная особенность человеческого рода.
        У нас есть чувствительный, или эмоциональный, уровень жизни, а также 
познавательный, или интеллектуальный, уровень. С первых дней нас учат развивать 
интеллект, как будто важнее этого ничего нет, но самое главное — это личность 
на всех уровнях ее существования.
        В одном учебном году я преподавал в колледже Феникса гипноз дантистам, 
терапевтам и психологам. Мы занимались по вечерам с семи до половины 
одиннадцатого. Люди приезжали на занятия из Юмы, Флэгстаффа, Месы и Феникса, а 
после занятий возвращались обратно.
        В первом семестре у меня занималась психолог по имени Мэри. На первом 
же занятии, стоило мне начать лекцию, как она мгновенно погрузилась в транс. Я 
разбудил ее, и она заявила, что никогда изучала гипноз, никогда не считала себя 
гипнабельной и очень удивилась, что вошла в транс. Ей было примерно лет 
тридцать с небольшим. Она готовилась защищать диссертацию на степень доктора 
философии, но с психологическим уклоном. Я разбудил ее и попросил не спать. 
Только я начал лекцию, как она тут же уснула. Я ее снова разбудил и приказал: 
“Не спи”. Она погрузилась в транс, как только я произнес первые слова лекции. 
Все первое занятие она проспала. Я отказался от своих попыток разбудить ее.
        К середине семестра я решил, что попробую использовать ее для 
демонстрации студентам. Я приказал ей выйти из глубокого транса, но прихватить 
с собой кое-что из детских впечатлений. Мэри проснулась и сообщила, что 
единственное, что она помнит из детства, это рукава крылышками и бамбуковая 
роща. Что бы это значило, поинтересовался я, но она не могла объяснить. И 
сколько я ни старался, ничего кроме крылышек и рощи не добился.
        Мэри повторно прошла курс в следующем семестре и снова погружалась в 
транс и спала на каждой лекции. Она прошла курс в третий раз. И я подумал: 
“Коль скоро мне не удалось от нее ничего добиться, попробую создать 
обстоятельства, в которых Мэри сможет нас научить весьма многому”.
        Я ей сказал: “Я хочу, чтобы ты погрузилась в глубокий-глубокий транс”. 
Но сначала объяснил, что человек живет интеллектуально, эмоционально и 
двигательно. Я велел ей войти в глубокий транс, очень глубокий, и обнаружить 
какое-нибудь переживание. “Такое переживание, которое тебе будет даже страшно 
постичь”. Я предупредил ее, что это будет очень сильное переживание, но она 
сможет выделить его из прошлого опыта. “Ты не знаешь, что это такое, не 
осознаешь умом, просто ощути это чувством, одним лишь чувством”.
        Мэри проснулась, она сидела очень напряженно, вцепившись в подлокотники 
кресла. Ее лицо покрылось потом. Пот лил с нее ручьями, капая с носа и 
подбородка. Она побелела. “Что случилось, Мэри?” — спросил я. “Мне так 
страшно!” — воскликнула она. Она только повела глазами, но больше ни одна часть 
ее тела не шевельнулась, исключая органы речи, конечно. “Я ужасно боюсь,