интерпретации и облегчение состояния острой навязчивой депрессии”. J. “The 
Psychoanalitic Quarterly”, October, 1938, part VII, № 4, 443—466 pp.
Эриксон М. Г. и Кьюби Л. С. “Постоянное облегчение навязчивой фобии посредством 
коммуникации с неожиданным раздвоением личности”. J. “The Psychoanalytic 
Quarterly”, October, 1930, part VIII, № 4, 471—509 pp.
Эриксон М. Г. и Кьюби Л. С. “Преобразование критической автоматической записи 
одного гипнотического субъекта другим субъектом в трансподобном 
диссоциированном состоянии”. J. “The Psychoanalytic Quarterly”, January 1940, 
Volume X, №1,51—63 pp.
Эриксон М. Г. и Хилл, Льюис В. “Подсознательная мысленная деятельность при 
гипнозе — психоаналитические значения”. J. “The Psychoanalytic Quarterly”, 
January 1944, Volume XIII, № I, 60—78 pp.
Терапия психосоматической головной боли.
The journal of clinical and experimental hypnosis, 1953, № 1, pp. 2—6.
Очень часто при проведении банальных поверхностных наблюдений ставятся под 
сомнение даже самые верные экспериментальные результаты. Например, некий 
профессор, специалист по внутренним болезням, прочитав статью по психиатрии, в 
которой рассказывалось об одном пациенте, заметил, что один случай еще ничего 
не доказывает. Ему ответили, что один случай лечения только одного пациента 
непроверенными средствами с летальным исходом говорит больше, чем можно желать. 
Природа и характер одного открытия, одного результата может дать намного больше 
ценных сведений, чем обширные многотомные данные, значение которых зависит от 
манипулирования статистикой. В частности, это относится к области человеческой 
личности, где единичные случаи часто служат яркой иллюстрацией различных 
аспектов и граней общих конфигураций, тенденций и моделей. Иногда не 
доказательство определенных идей, а показ и отображение всяческих возможностей 
— верная цель экспериментальной работы.
Для сравнения можно упомянуть и другое предположение, которое неоправданно 
накладывает ограничения на экспериментальные результаты. Например, многие 
психотерапевты считают почти аксиомой, что терапия зависит от того, можно ли 
сделать подсознательное сознательным. Если подумать о той роли, которую 
подсознательное играет для личности с самого раннего детства, во сне или в 
состоянии пробуждения, то вряд ли можно сделать больше, чем вернуть фрагменты 
подсознательного в сознание. Кроме того, подсознательное как таковое, а не как 
трансформированное в сознательное, составляет значительную часть 
психологических функций. Следовательно, более разумно, по-видимому, 
предположить, что законная и оправданная цель терапии состоит в том, чтобы 
восстановить взаимосвязи, которые ежедневно возникают в хорошо отрегулированной 
жизни, в отличие от неадекватных, неупорядоченных и противоречивых проявлений 
невротического поведения.
Пациент.
Чтобы проиллюстрировать все вышеизложенное, привожу следующую историю болезни.
Служащая государственной больницы обратилась к автору в связи с изменениями, 
произошедшими с ней после длительного и тщательного медицинского обследования. 
Она жаловалась на сильные головные боли, причину которых в ходе многочисленных 
медицинских обследований найти не удалось, и выраженные нарушения личности, 
проявляющиеся в сварливости и некоммуникабельности. Ее уже предупредили об 
увольнении, дав отсрочку в том случае, если она обратится за лечением.
В таких тяжелых условиях пациентка обратилась к автору, с горечью объяснила 
свое положение и заявила, что стоит перед выбором: послать домой телеграмму с 
просьбой о деньгах на дорогу или пройти лечение у этого “проклятого” 
гипнотизера (она не понимала, что автор был совершенно ни при чем в этой 
ситуации). Она недружелюбно добавила: “Ну, вот и я. Чего вы хотите? Начинайте”.
Была предпринята попытка выяснить историю ее болезни, но женщина была очень 
необщительна и осталась такой в ходе всего лечения. От нее удалось лишь узнать, 
что в течение прошлых четырех лет, начиная с того момента, когда пациентка 
порвала связи с домом своего детства, она страдала от сильных нелокализованных 
головных болей. Иногда они возникали дважды в неделю, сопровождались тошнотой, 
рвотой и физическим недомоганием и продолжались в течение двух-четырех часов. 
Обычно головной боли предшествовали эмоциональные нарушения, которые 
характеризовались чрезмерной сварливостью, горечью и свирепыми словесными 
нападками на всех и каждого, кто оказывался рядом. Когда боль проходила, 
женщина чувствовала себя подавленной, уединялась и в какой-то степени 
налаживала свои отношения с окружающими на день-два, до следующего приступа. 
Из-за этого она утрачивала одну позицию за другой, потеряла всех своих друзей и 
даже способность налаживать новые контакты. Она стала чувствовать себя одинокой 
и несчастной. Каждая попытка получить от пациентки более подробные сведения 
терпели неудачу. Она с негодованием отвергала все вопросы и даже любые 
разговоры о ней. Она была огорчена предупреждением о будущем увольнении и 
обратилась за лечением к психотерапевту только затем, чтобы, как она сказала, 
“они не выгнали меня”.
Процедура лечения.
При первой беседе пациентка была недружелюбна и не настроена сотрудничать с 
автором, поэтому ей только сказали, что сначала необходимо, чтобы он увидел ее 
во время приступа головной боли.
Несколькими днями позже автору сообщили, что она слегла из-за неожиданного 
приступа головной боли. Она была бледна и истощена, морщилась при каждом 
движении, была задумчива, медлительна и слабо реагировала на окружающую 
обстановку. Через несколько часов она пришла в себя, ее движения были 
спазматическими и возбужденными. Она говорила повышенным тоном, ругалась и