заставила ее подбить на это и брата”. Потом Браун объяснила страх как прямое 
следствие попытки наказать дедушку, из чего Дамон сделала заключение, что, 
наказывая дедушку таким образом, она боялась, что ее застанут при этом, но не 
могла остановиться.
Не пытаясь решить вопрос о том, насколько это правильное объяснение фобии, 
можно сделать заключение, что первый компонент мотивирующих сил, а именно 
мстительная фантазия относительно дедушки, был подавлен, что фобия оставалась 
навязчивой до тех пор, пока не был восстановлен первоначальный мотив. С точки 
зрения аналитической терапии особенно интересно подчеркнуть, что навязчивые 
страхи намного облегчаются простым восстановлением этих определенных 
обусловивших их событий и без какого-либо исследования или разрядки лежащих в 
ее основе моделей инстинктивных эдиповых связей, страха кастрации и т. п.
Возможно, самое удивительное — неожиданное открытие раздвоения личности в этой 
молодой женщине. При отсутствии фобии, описанной выше, вторая личность вела 
относительно нормальную и хорошо отрегулированную жизнь, и существование alter 
ego (второе я — лат.) даже не подозревалось. Неизбежен вопрос о том, как часто 
возникают такие неопознанные двойные личности и имеют ли они частичную или 
полную формацию. Если они существуют, то могут создать осложнения в переносных 
связях при формальной психоаналитической терапии. Этот вопрос, имеющий огромное 
значение, никогда еще не исследовался. Вероятно, они требуют разработки методов 
для испытания их на частоту и значение.
Нельзя сказать, что существование таких комплексных личностей никем не 
предполагалось и не упоминалось в статьях об аналитической терапии, но их 
далеко идущее значение, как это ни покажется странным, не замечалось. Фрейд и 
Брейер утверждают, что “расщепление сознания, такое удивительное в известных 
классических случаях двойного сознания, существует в рудиментарном состоянии 
при каждой истерии” и что “тенденции к диссоциации, а с ее появлением и к 
ненормальному состоянию сознания, которое мы часто определяем как „гипноз", 
являются основными явлениями неврозов”. Кроме того, “существование гипноидных 
состояний является базисом и определением истерии”. Позже они говорят об этом 
изменяющемся “средстве”, к которому прибегают люди при “гипноидальной 
диссоциации” и которое имеет этиологическую взаимосвязь с развитием невроза. 
Брейер также описывает механизм “расщепления”, подчеркивая его универсальность. 
Фрейд в своей статье “Общие замечания об истерических приступах” (1909) 
отмечает роль множественных идентификаций и фантастического и драматического 
исполнения различных ролей у истерического пациента. Другие исследователи не 
стали ограничивать эти явления истерическими структурами. Александер в своей 
статье “Психоанализ всей личности” пишет: “Следовательно, когда я не описываю 
супер-эго как личность, а невротический конфликт как борьбу между различными 
личностями, я рассматриваю этот анализ не просто как фигуральное описание... 
Кроме того, при изучении неврозов можно найти много видимых проявлений 
раздвоения личности. К примеру, есть, хотя и крайне редко, даже истинные, 
определенные, явные случаи раздвоения личности. Но при принудительном, 
вынужденном неврозе такие неоспоримые проявления раздвоения личности почти 
отсутствуют”.
Удивительно, что при всей ответственности, возложенной на различные роли 
психоаналитика в процедуре перемещения личности, так мало сказано о постоянно 
меняющейся роли пациента, который может предстать перед психиатром не в одной 
личности, а в нескольких.
Я не собираюсь анализировать механизм, с помощью которого создаются и 
выявляются такие множественные субличности. Вероятно, следует сказать, что, 
несмотря на драматические описания, существующие в классической литературе, ни 
один случай не был исследован достаточно глубоко, чтобы ответить на этот вопрос.
 Нет у меня и достаточных доказательств того, в какой различной степени 
существуют эти сложные формации. Приводит в замешательство взаимосвязь этих 
явлений с процессом репрессии. Ясно, что при раздвоении личности возникает 
процесс, при котором некоторые психологические события становятся 
подсознательными. Не тот ли это процесс репрессии, который мы наблюдаем в 
психопатологии повседневной жизни и при неврозах? Топографическая манера речи 
является проявлением “репрессии”, а психологическая структура приводит в 
результате к возникновению целого ряда слов, расположенных одно над другим; в 
то время, как “репрессия”, которая приводит в конце концов к раздвоению 
личности, будет являться вертикальным разделением личности на две или более или 
менее полные единицы. Однако, вероятно, такой подход может оказаться 
схематическим и неверным.
Оправдано ли пренебрежение вероятностью того, что все акты репрессии могут 
повлечь создание скрытой формы личности? В своем единственном обращении к этой 
проблеме Фрейд в работе “Заметки о роли подсознательного при психоанализе” 
(1912) кратко говорит о существовании чередующихся состояний отдельных и 
независимых систем сознания. Подчеркнув тот факт, что они чередуются и не 
существуют в сознании одновременно, Фрейд не анализирует, как эта форма 
сегрегации сознательного материала отличается от того, который мы наблюдаем в 
обычных репрессиях. Здесь, как мне кажется, мы снова сталкиваемся с огромным 
пробелом в психологических знаниях, возникшим из-за того, что мы повернулись 
спиной к материалу, который может быть доступен только при экспериментальном 
использовании гипноза. Состояния сознательного и подсознательного мышления, 
существующие в случаях раздвоения личности, сосуществуют так же достоверно, как 
при более простых случаях репрессии.
В вышеописанном случае мы не смогли объяснить существование личности, которую 
сначала звали Джейн, а потом Джейн Браун. Мы можем до какой-то степени понять