позже путем подсчета, что она довольно точно угадывала нужное число: 
погрешность не превышала 10 слов, а в среднем она составила около трех слов.
Другим важным моментом был тот факт, что каждый раз, когда она меняла карандаш 
на определенном слове с нужным номером, она чувствовала себя несколько 
смущенной, у нее на короткое время возникали признаки спонтанного 
постгипнотического транса, и она даже просила повторить какую-то часть диктовки.
 Тем не менее она могла менять карандаши когда угодно, а не только на 
определенных словах, не прерывая своих записей. Ее общее поведение, за 
исключением преходящих нарушений, упомянутых выше, не выявило ничего необычного 
для трех психиатров, которые, хотя и не были знакомы с экспериментальной 
ситуацией, получили инструкции наблюдать за ее поведением и диктовать с обычной 
своей скоростью, которая составляла от 100 до 120 слов в минуту. Таким же 
образом, когда гипнотизер сам начал ей диктовать, тщательно регламентируя время 
диктовки, не было отмечено никакого необычного поведения, за исключением 
переходных нарушений и прямой зависимости от слов с определенным номером.
Однако тот же самый субъект, получив команду отсчитывать слова в качестве 
постгипнотической задачи, когда ей диктовали, фактически потерпела полную 
неудачу как в своем отчете, так и в своей записи, что можно было предсказать, 
если в полном объеме рассмотреть процессы привычек и познания и факторы 
внимания, в отрыве от влияния постгипнотического транса.
Была предпринята попытка заставить ее выполнить эти две задачи как одно 
действие пробуждения, но оказалось, что она не может разделить свое внимание в 
достаточной степени, чтобы правильно вести счет и писать под диктовку. Однако, 
когда ей было внушено, что она должна только следовать диктовке и просто 
«угадывать», когда она достигнет определенного числа слов, то обнаружили, что 
она приблизительно точно отсчитывает слова. В следующем гипнотическом трансе 
она объяснила: разрешение «угадывать» позволило ей вытеснить счет из ее 
«сознательного разума» так, что она «могла это делать подсознательно».
В качестве контрольной меры для описанных выше экспериментов негипнотических 
субъектов и гипнотических субъектов, которые не использовались в этом типе 
экспериментов, попросили «угадывать» в таких экспериментах. Их ответы во всех 
примерах оказались высчитанными неточными аппроксимациями, основанными на 
различных общих принципах, таких, например, как пройденное время или количество 
перевернутых страниц, а не попыткой вести точный фактический счет.
Немного другой подход к проблеме одновременного выполнения задач на различных 
уровнях сознания — это применение постгипнотического внушения для того, чтобы 
просто начать какую-то форму поведения, которое представляет собой 
автоматическую деятельность, не покушаясь на сознательное мышление субъекта.

Пример.

Второй стенографистке была дана команда в глубоком трансе, что появление 
гипнотизера в ее кабинете будет служить шифром для ее левой руки начать 
автоматическую запись без сознательного понимания этого и что эта запись должна 
быть немедленно прервана при его уходе. Таким образом, ей были даны 
постгипнотические внушения, служащие стимулами непосредственно для начала и 
завершения определенной формы поведения. После этого, несколько раз, когда 
гипнотизер входит в ее кабинет, она короткое время проявляла постгипнотический 
транс с определенным перерывом в своих действиях, особенно тогда, когда она 
была занята печатанием, в таких обстоятельствах постгипнотический транс 
сохранялся до тех пор, пока она не переходила к выполнению второй задачи. 
Однако в ее кабинет часто входили, когда она писала под диктовку одного из 
коллег гипнотизера. В этой ситуации у нее возникал короткий спонтанный 
постгипнотический транс, который прерывал ее непосредственную деятельность, а 
за этим следовало возобновление ее обычного поведения при диктовке, 
сопровождаемое беспрерывной автоматической записью левой рукой, которая 
выполнялась на крышке письменного стола, на промокательной бумаге или на листе 
бумаги, оказавшемся под рукой. Если под рукой не было карандашей, то ее левая 
рука продолжала двигаться, имитируя движение записи. Когда гипнотизер выходил 
из кабинета, снова возникал на короткое время спонтанный транс, приводивший к 
паузе в ее обычном поведении при стенографии и паузе в ее автоматическом 
писании.
Казалось, что здесь нет вмешательства автоматического письма в сознательные 
действия при пробуждении, хотя зачастую автоматическое письмо включало фразы из 
диктовки, а также другие предложения и фразы, связанные с другими темами.
Здесь нельзя было заметить и помех со стороны деятельности пробуждения в 
автоматической записи. Каждое из этих действий выполнялось с одинаковой 
степенью легкости и разборчивости, как если бы представляло собой единственную 
задачу для субъекта.
Когда была сделана попытка заставить субъекта писать под диктовку, после того 
как ей дали возможность сознательно понимать тот факт, что ее левая рука 
выполняет автоматическую запись, оказалось, что она не может ни успешно 
стенографировать, ни выполнять автоматическую запись, если только не чередовать 
эти задачи. Когда ей доказали, что она выполняла такие задания одновременно в 
прошлом, она объяснила, что, возможно, сделала бы это и теперь, если бы не 
просили помнить об автоматическом письме, когда она стенографирует; она бы 
правильно стенографировала, если бы ей разрешили «забыть об автоматической 
записи».
В этих трех примерах спонтанный постгипнотический транс был ограничен 
наименьшим аспектом большей подразумеваемой постгипнотической задачи,