Если я боюсь отрицания, отказа, того, что меня обманут или обидят, то гораздо 
безопаснее держать всех на большом расстоянии. Когда я нахожусь на большом 
расстоянии от вас, вы не близки, не дороги мне, то что бы вы ни сделали, это 
меня не заденет. Я могу держать вас на расстоянии, не подпускать к себе самыми 
разными способами: можно сердиться, быть отвратительным, гадким, можно 
принимать алкоголь или наркотики, можно толстеть, чтобы отталкивать своим видом 
человека, — как угодно. Это, конечно, тоже вызывает какую-то внутреннюю боль, 
но я держу ее под контролем, и поэтому она переносима. Вы все, наверное, видели,
 как маленький ребенок, споткнувшись о камешек, поднимается и пинает камешек за 
то, что тот его «споткнул».
Бессознательное имеет доступ к тому, что есть в нашем сознании, а вот сознание 
не может подключиться к тому, что находится в бессознательном, разве что в 
гипнозе. Поэтому трансы так важны — они позволяют нам получить доступ ко всему 
тому, что содержится внутри нас.



Взаимодействие терапевта и пациента

Когда мы были маленькими, даже наказания носили позитивный характер. В Америке 
очень распространено наказание, когда ребенку запрещают выходить из комнаты, 
смотреть телевизор и т.п. В нашей же семье наказания всегда имели характер 
поручений: мы пропалывали грядки в розарии или как-то помогали по дому. И 
примерно к середине эта работа начинала нравиться: грядки становились такими 
чистыми и аккуратными. А когда «наказание» заканчивалось, папа выходил и 
комментировал то, как сделана работа: «Вот здесь надо еще немножко подчистить, 
а вот здесь уже все аккуратно и розам будет легко дышать». И в процессе 
наказания всегда было достаточно времени, чтобы обдумать свое поведение, а 
результатом можно было гордиться. Я всегда говорю своим пациентам: «Не 
наказывайте своих детей, отбирая у них что-то, старайтесь лишь добавлять». Наши 
родители использовали и другие формы наказания: мы переписывали страницы из 
словаря, учили стихотворения наизусть. Конечно, наказание оставалось наказанием,
 но вся атмосфера выполнения этих заданий была позитивной. Мы всегда выносили 
что-то полезное для себя из происшедшего. Эриксон никогда не заставлял нас 
сделать что-то, он просто удивлялся: «Неужели ты этого еще не сделала?» Он мог 
разбудить нас посреди ночи, чтобы обсудить, как это получилось, что такое 
важное поручение еще не выполнено. «Как, ты действительно забыла выбросить 
мусор?» Я говорила: «О, папа, я сейчас сделаю». А он: «Нет, погоди, это было 
слишком трудное задание?» Уверяю вас, это не настолько приятная тема, чтобы 
обсуждать ее в два часа ночи. В результате мы становились самостоятельнее, 
надежнее, и у нас не было горькой обиды, сопутствующей обычным наказаниям.
Огромная часть эриксоновской терапии может рассматриваться с этой же точки 
зрения. Терапевт добивался от пациента выполнения необходимых заданий, но так, 
чтобы у последнего не возникало тяжелого и неприятного ощущения управляющего им 
«тяжелого кулака».
Иногда про Эриксона говорят, что он прославился своими «двойными связками», 
смысл которых состоит в том, что любое твое решение и поступок позитивны по 
отношению к тебе. Приведу два примера. Первый пример наиболее ярко описывает 
«двойные связки», а второй представляет наиболее типичный вариант работы 
Эриксона.
Однажды я гостила у брата. И вот рано утром, когда я спала, в гостиной стали 
играть дети — много маленьких детей пяти, шести, семи лет. И одна маленькая 
девочка упала, ушибла коленку и расплакалась. Я подумала, что, наверное, 
придется вставать, но решила немного подождать. В это время я услышала, как 
восьмилетний ребенок сказал: «Кому больно, кто ушибся, переходите в тот угол 
гостиной и вам станет не больно». Это великолепный пример закрытой связки. 
Человеческое общение устроено таким образом, что если мы исполняем половину 
какого-либо условия, то автоматически соглашаемся на выполнение второй половины.
 Конечно, девочка могла отказаться переходить в тот угол гостиной, сказать, что 
ей это не поможет. Но это в каком-то смысле противоречит правилам человеческого 
общения.
Второй пример описан в литературе. В эриксоновской терапии вы начинаете с 
наиболее простой проблемы и постепенно забираетесь в глубину. Вы идете все 
глубже и глубже, встречая наиболее скрытые причины. Папа часто сравнивал 
терапию с вылупляющимся цыпленком. Сначала он делает в скорлупе первую 
маленькую трещинку своим клювиком, потом еще и еще, потом открывается скорлупа 
и цыпленок выходит. Никогда нельзя узнать, на каком клевке распадется скорлупа. 
И каждый фермер знает, что если переусердствовать, помогая цыпленку избавляться 
от скорлупы, он может умереть. Поэтому терапевт должен позволить пациенту в 
максимальной степени оставаться независимым.
Однажды к папе привели девочку 14-15 лет. Как часто бывает с подростками, она 
почему-то решила, что ее ступни невероятно огромные и уродливой формы. Она 
закрывалась в комнате и отказывалась выйти, потому что все увидят ее уродливые 
ноги. Неизвестно, с чем ассоциировались у девочки ее ноги — с физическим 
развитием, которое ее в это время пугало, с тем, что она взрослеет и скоро 
придется оставить родительский дом или, например, с будущим материнством. На 
поверхности был страх: «Ноги уродливые, меня никто никогда не полюбит, умру 
старой девой». Можно было работать разными способами. Эриксон начал сверху. Он 
заставил ее с самого начала принять о себе некоторую положительную информацию. 
Он «случайно» сильно наступил ей на ногу. Выглядело это так. Сидит эта девушка