желтой, розовой и смуглой кожей, тощие и пышные, с разнокалиберной кормой, 
грудями и остальным хозяйством, с имитацией пупка, с раскраской и с татуировкой.
 Черные тоже нашлись, и мне не соврали: правда, спецзаказ! В ГенКоме черных 
лепят без затей, меняя при клонировании пигментацию кожи, но эти были 
натуральными: волосы колечком, губастые и плосконосые. Сразу виден редкий 
генетический материал, какой, пожалуй, только в Африке и остался.


Я выбрал рыжую с зелеными глазами и одну из черных, стройную, высокую и в теле. 
Рыжая умела ахать и хихикать и обошлась мне в две монеты, а черная – так в 
целых пять! Но стоила того. С ними я позабыл о Джизаке и щеляках, убитых мной, 
которых, надо полагать, уже перемололи на компост. Забыл и о времени. Чтобы 
забыть, монет не жалко; монеты – прах, а вот дурные мысли… Лучшее средство от 
них – широкая постель и пара одалисок плюс «веселушка» или еще какая 
оттопыровка… ну, хорошая еда, приятели, беседа… Еще бы ребра посчитать 
кому-нибудь или заехать под дых…»

Михаил Ахманов «Среда обитания»






Глава 10. Мнение Фредерика Пола. Миллионные Дни


Рассказ Пола «Миллионные Дни»
[41]
относится, по моему мнению, к числу тех редких футурологических произведений, в 
которых оригинальная идея, юмор и превосходный текст сочетаются с научной 
достоверностью прогноза. Рассказ невелик, всего-то шесть страниц, и посвящен 
любви – или, если угодно, эротике в далеком грядущем. Как там у них будут 
решаться эти вопросы, мы в точности не знаем, однако есть надежда, что Пол в 
«Миллионных Днях» или я в «Среде обитания» что-то угадали. Малую частицу истины,
 которая, впрочем, в полнометражном виде может оказаться совсем не такой, как в 
наших прогнозах.

Миллион дней это около трех тысяч лет, но Пол указывает более определенно время 
своей истории «о парне, девушке и их любви» – десять тысячелетий от нашего 
времени. Парень, которого звали Дон, «был совсем не таким, каким обычно мы 
представляем себе молодого человека – хотя бы потому, что ему стукнуло сто 
восемьдесят семь лет». Что же до девицы, ставшей предметом страсти Дона, то она 
не могла считаться в полном смысле девушкой, так как генетически была мужчиной. 
Однако, пишет Пол, «увидев эту девушку, вы бы вряд ли смогли предположить, что 
она имеет какое-то отношение к мужскому полу. Груди – две, воспроизводящие 
органы – женские. Округлые бедра, лишенное растительности лицо, отсутствие 
наглазничных долей. По внешнему виду вы бы совершенно определенно признали в 
ней женщину; правда, вы затруднились бы ответить, женщиной какой расы или 
народа она является. Вас наверняка смутил бы ее хвост, шелковистая шерстка и 
жаберные щели позади ушей».
В то же время она была прелестна. По утверждению Пола, «девочка хоть куда, и 
если бы вы провели с ней часок наедине, то – уверяю вас! – продали бы дьяволу 
свою бессмертную душу, чтобы заполучить ее в постель. Дора была женственной, 
милой и очаровательной, но на этом ее достоинства не кончались. Она была, 
выражаясь в понятных нам терминах, танцовщицей. Ее искусство требовало высокого 
интеллекта, врожденных способностей и постоянной тренировки. Эти танцы, 
происходящие при полном отсутствии тяготения, выглядели как чарующая смесь 
акробатики и классического балета с неким оттенком эротики. Когда Дора 
танцевала в те Миллионные Дни, у людей, которые смотрели на нее, учащалось 
дыхание; и вы тоже не составили бы исключения».

Что же общего было у прелестной Доры с мужчиной? Генетика, как я уже отметил 
выше, наличие в ее клетках XY хромосом. Специалисты той отдаленной эпохи умели 
делать заключения о будущих талантах и склонностях ребенка еще на уровне 
бластулы
[42]
, и если выяснялось, что женский облик и женское тело подойдут ему больше, дитя 
делали женщиной. В том далеком завтра подобная операция считалась элементарной 
и никак не связанной с материнским чревом – ведь секс был давно отделен от 
воспроизводства потомства.

Дон и Дора встретились, и случилось это так:

«В те самые Миллионные Дни Дора выплыла из дома и нырнула в трубу транспортера, 
где быстрый поток воды подхватил ее, вынес на поверхность и выбросил в ореоле 
брызг прямо на эластичную платформу, которая была… ну, назовем ее репетиционным 
залом.
– О, черт! – воскликнула она в прелестном смущении, свалившись, после тщетной 
попытки сохранить равновесие, прямо на какого-то незнакомца, который и был