сайтами членов Койна.
Искра, мерцающая желтизной песков и серым цветом скал, вспыхнула, точно 
невиданное солнце, разгорелась и заслонила спираль мегалита. Я – по-прежнему 
бестелесный дух среди призрачных конструкций – погрузился в ее сияние словно 
ныряльщик в воду. Тут же все переменилось; телесный облик, тактильные ощущения, 
привычная тяжесть, чувство времени и ограниченности пространства вернулись ко 
мне. Я стоял в точном подобии своего холла: слева – синтезатор, щель рециклера 
и проход в ванную, справа – камин, кресла, стол и двери в спальню, а в глубине 
– Туманные Окна. Все это, включая мои чувства и тело, являлось иллюзией, 
миражом; холл, преддверие моего сайта и в этом измерении чудес, мог выглядеть 
как угодно. Да и сам я обладал способностью к любой метаморфозе – скажем, мог 
обернуться десятиногой каракатицей и подключить свой разум к десяти 
информканалам.
Давно известно, что дом и бьон, где человек обитает годами, есть отражение его 
характера. Но в большей степени это относится к личному сайту, так как при его 
устройстве мы не ограничены практически ничем – ни вселенскими законами, ни 
условностями, принятыми в обществе, ни нормами морали. Надо думать, по этой 
причине многие личные сайты закрыты или снабжаются особой зоной посещений. И 
это правильно; то подсознательное, что овеществляется в наших фантазиях – вещь 
интимная, не предназначенная для чужого взгляда. Фантазии, тайные мысли и 
желания бесспорно часть человеческой души, но человек не равнозначен им – ведь 
есть еще сфера деяний и высказанных слов, пропущенных сквозь фильтр 
благоразумия.
Сам я не склонен фантазировать, ибо экспедиции в прошлое, моя медиана между 
реальностью и мниможизнью Зазеркалья, приносят массу сильных ощущений. Битвы, 
поединки, бегства и погони, раны и смерть, страх и ненависть, любовь и 
наслаждение – все это я испытал в телах своих носителей, а значит, не нуждаюсь 
в суррогатах. И тем не менее мой сайт закрыт в своей профессиональной части. 
Здесь я храню воспоминания о странствиях в горах, пустыне и у великой реки, о 
людях, которые дороги мне, и о своих поступках, естественных для той суровой 
эры, но непростительно жестоких, если смотреть глазами дилетанта. Не каждую 
деталь, не всякий штрих пережитого мною надо сохранить в тех записях, что будут 
со временем общедоступны, и только я решаю, чем поделиться с современниками. 
Только я, не Давид, не Гинах и не другие мои коллеги… Не слишком объективно? Да,
 согласен. Однако историческое знание субъективно по своей природе, так как 
преломляется сквозь восприятие очевидцев, затем – составителей летописей и их 
эпигонов. Я очевидец, летописец и комментатор в одном лице, но я описываю свою 
жизнь. Стоит ли упрекать меня за некоторую скрытность и пристрастность?
Не шевельнув ногой, я поплыл над полом мимо камина и кресел к той двери, что в 
реальном мире ведет в мою спальню. Она послушно распахнулась. Дань условности! 
Я мог попасть сюда, провалившись вниз, протаранив стену или потолок, пройдя 
сквозь Туманные Окна или щель рециклера.
Здесь жаркое солнце клонилось к закату, но небо, утесы и почва еще дышали зноем.
 Позади, на западе и юге, лежал Синай, Страна Син, Земля Луны и Бирюзы, как 
называли ее в благословенном Кемте – Синай, марш длиною в двести с лишним 
километров среди бесплодных скал и гор, что плавились днем под лучами светила, 
а ночью пугали непривычным холодом. Впереди, на севере, в двух днях пути, 
раскинулось море Уадж-ур, Великая Зелень, и там, на побережье, стояли великие 
города – Газа и Аскалон, Сидон и Тир, Библ и Арвад. Там была Страна Джахи – 
Палестина, а дальше – Страна Хару, Сирия. За горными хребтами, что громоздились 
на востоке, начиналась Страна Бехан, Аравийская пустыня, и прошедший ее попадал 
к двум рекам, не таким огромным, как священный Хапи, но тоже полноводным и 
большим. Реки казались странными – текли, в отличие от Нила, не к северу, а на 
юг, и по этой причине звались Перевернутой Водой. Восточнее них простиралась 
неизвестность, но не было сомнений, что мир огромен и чудесен.
Глубоко втянув сухой, пахнувший дымом и травами воздух, я улыбнулся и 
распечатал дверь, ведущую к моим воспоминаниям.



«Человечество взрослеет и стареет, и детские игрушки, дар технологии, искусства 
и собственной увядшей плоти, уже его не веселят. Приходит осень, за которой 
видится зима, и мир, предчувствуя ее, вдруг спрашивает: куда же мы идем?.. Куда 
мы уходили веками и тысячелетиями? Что там, за гранью жизни, за стенами вечной 
тьмы? Мрак, конец и полное забвение? Или иной мир, неощутимый и невидимый, пока 
не настанет смертный час и эфемерные души не улетят в последнее из своих 
странствий?..


Такие вопросы свидетельство зрелости цивилизации; их задают, когда реальный мир 
измерен, взвешен, оценен, и человек обращается к иным проблемам, более сложным 
и серьезным – к Великой Тайне Бытия, к Вселенной собственной души, к загадке 
жизни и загадке смерти. Цивилизация должна найти ответы и доискаться вечных 
истин, пока не угас ее творческий пыл, не иссякло мужество, и гедонизм не 
убаюкал ее в сладких снах. Ответ необходим, так как другая альтернатива – 
пустота. Бездумная и безысходная пустота золотого века, который медленно 
сползает в пропасть забвения…»

Михаил Ахманов «Солдат удачи»