подобно летучей мыши, мог обнаруживать объект на расстоянии двенадцати футов по 
особому ощущению – словно мой лоб покрывался мурашками. Частота моего пульса 
колебалась от нескольких до двухсот шестидесяти ударов, и все ткани тела были 
охвачены судорогами и дрожью, и переносить это было, наверно, труднее всего. 
Известный врач, ежедневно дававший мне большие дозы бромида калия, назвал мою 
болезнь единственной в своем роде и неизлечимой.
Впоследствии я всегда сожалел, что не был в то время под наблюдением физиологов 
и психологов. Я отчаянно цеплялся за жизнь, но потерял надежду на выздоровление.
 Мог ли тогда кто-нибудь поверить, что такая безнадежная телесная развалина 
когда-нибудь превратится в человека удивительной силы и стойкости, способного 
проработать тридцать восемь лет, почти без единого перерыва хотя бы на один 
день, и оставаться все еще сильным и бодрым и телом и душой? Именно это 
произошло со мной. Могучее желание жить и продолжать работу, а также помощь 
преданного друга, спортсмена, сотворили чудо. Ко мне вернулось здоровье, а с 
ним интеллектуальная мощь в схватке с той самой задачей, и я почти сожалел, что 
борьба окончилась быстро: у меня оставалось так много нерастраченной энергии. 
Когда я вникнул в эту задачу, дело уже не сводилось к тому, чтобы просто решить 
ее, как это обычно случается со всеми. Для меня это был священный обет, вопрос 
жизни и смерти. Я знал, что неудача повлечет за собой мою гибель. Теперь я 
чувствовал, что битва выиграна. Решение укрывалось в потаенных уголках мозга, 
но я все еще не мог извлечь его наружу.
В один из дней, который навсегда врезался в мою память, я наслаждался прогулкой 
с другом в городском парке и читал стихи. В те годы я знал наизусть целые книги 
– слово в слово. Одной из них был «Фауст» Гете. Заход солнца напомнил мне 
замечательные строчки.

Когда я произнес эти вдохновенные слова, в моем сознании, словно вспышка молнии,
 сверкнула мысль, и через мгновение открылась истина. Палкой я начертил на 
песке те схемы, которые шесть лет спустя представил в своем выступлении в 
Американском электротехническом институте, и мой спутник прекрасно разобрался в 
них. Образы, увиденные мной, были поразительно отчетливы и понятны – до такой 
степени, что я воспринимал их сотворенными из металла и камня, и я сказал ему: 
«Вот это мой двигатель. Посмотрите, как я поставил все с ног на голову. Не 
решаюсь описать свои чувства. Полагаю, что даже Пигмалион
[40]
, увидевший, как его статуя оживает, не был взволнован с такой силой. Я бы 
отдал тысячу тайн природы, которые мог бы разгадать по счастливой случайности, 
за эту одну, которую вырвал у нее, несмотря ни на что, даже на угрозу моей 
собственной жизни».

Велимир Абрамович так описал последствия этого «озарения»:
«К своему удовольствию, Тесла замечал, что может отчетливо визуализировать свои 
открытия, даже не нуждаясь в экспериментах, моделях, чертежах. Так он развил 
свой новый метод материализации творческих концепций. Тесла очень ясно 
разграничивал идеи, которые встраиваются в мысль благодаря видениям, и те, что 
возникают путем гиперболизации (преувеличения).
«Момент, когда кто-то конструирует воображаемый прибор, связан с проблемой 
перехода от сырой идеи к практике. Поэтому любому сделанному таким образом 
открытию недостает деталей, и оно обычно неполноценно. <…> Мой метод иной. Я не 
спешу с эмпирической проверкой. Когда появляется идея, я сразу начинаю ее 
дорабатывать в своем воображении: меняю конструкцию, усовершенствую и «включаю» 
прибор, чтобы он зажил у меня в голове. Мне совершенно все равно, подвергаю ли 
я тестированию свое изобретение в лаборатории или в уме. Даже успеваю заметить, 
если что-то мешает исправной работе. <…> Подобным образом я в состоянии развить 
идею до совершенства, ни до чего не дотрагиваясь руками. Только тогда я придаю 
конкретный облик этому конечному продукту своего мозга. Все мои изобретения 
работали именно так. За двадцать лет не случилось ни одного исключения. <…> 
Вряд ли существует научное открытие, которое можно предвидеть чисто 
математически, без визуализации. <…> Внедрение в практику недоработанных, 
грубых идей – всегда потеря энергии и времени».

Изучая механизмы своей психической жизни, Тесла обнаружил, что ряд видений из 
«другой действительности» всегда находится в определенной связи с событиями из 
«настоящей действительности». Вскоре он обрел способность осознавать эту 
причинную связь. Ему стало понятно, к его удовлетворению, что любая его мысль 
есть результат воздействия внешних впечатлений. «Не только мысли, но и действия 
возникают тем же способом. Спустя некоторое время мне было совершенно ясно, что 
я – всего лишь своего рода «автомат», одаренный способностью двигаться, 
отвечающий на раздражение чувствительных органов и мыслей. Практически 
результатом этого умозаключения многие годы спустя было открытие 
телеавтоматического контроля, законы которого я, наконец, постиг, хотя и 
вынашивал их в себе еще раньше в виде неясных идей».
[41]

Сам Никола Тесла, рассказывая об этом в своей автобиографии, был более сдержан 
и лаконичен:
«На некоторое время я с головой погрузился в напряженную, но увлекательнейшую 
работу: представлял себе механизмы и мысленно разрабатывал новые модели. Это 
было настолько счастливое состояние ума, что с такою полнотой я вряд ли 
испытывал его когда-либо в жизни. Идеи притекали непрерывным потоком, и