Колонны были украшены золотыми кубиками, вроде тех, что в Монреале. Натяжной 
потолок сочился слезами. Запыхавшиеся официанты из «Дельмонико» сервировали 
ужин из двадцати блюд.
На головах присутствующих были венки из плюща.
— Безумства творят для того, чтобы хоть что-то происходило, — шепнул Уайт Тесле.

Господа оценивали голые ноги танцовщиц. Дым выписывал арабские буквы над 
сигаретой Уайта. Его губы подергивались, но он даже не замечал этого. Оркестр 
слепых музыкантов звучал как ураган. Подали огромный торт «Джек Хорнер». Из его 
середины золотым дымом выпорхнула стайка канареек. После канареек появилась 
нимфа Боттичелли. Светлые кудри стекали на грушевидные груди. Свидетели 
«Рождения Венеры» выронили вилки. Увенчанные плющом гости оглядели все 
сакральные места ее тела — идеальная талия, крепкие бедра и черный треугольник. 
Черный треугольник превратился в осьминога, тот обернулся Мальстрёмом и 
погрузил зал во мрак.
— Ах! — вздохнули мужчины.
Тесла и бровью не повел.
Уайт растерянно улыбнулся и попробовал объяснить сидящим за столом:
— Он с другой планеты.



72. Женитьба Душана

Весь Нью-Йорк стремился женить его. На ком? Среди прочих была Энн Морган, 
высокая девушка с острыми коленями, дочь хозяина Уолл-стрит. Изобретателя 
постоянно приглашали:
— Приходите познакомиться с мисс Уинслоу, она не верит, что мы с вами знакомы!..

— Приходите познакомиться с мисс Амейшей Касснер…
— Приходите на ужин. Будут мисс Флора Додж, мисс Маргарет Мерингтон…
Он приходил шаркающей походкой, ушастый и улыбающийся. Он смотрел на путаницу 
нежных улыбок, кружевных солнечных зонтиков, невинных декольте, призывных 
взглядов, лебединых шей, воланов на платьях, орхидей и магнолий на ключицах. 
Дамы знали, они были уверены в том, что неотразимы, как Ниагара. Но все же…

Все эти игры ржущих мужиков и мяукающих баб надоели Тесле. Едва разговор 
заходил на
эту
тему, в его ироничном сознании раздавался голос гусляра, распевающего песню о 
женитьбе царя Душана:



Если ж царь наш к девушке поедет,
Все равно, жара ли или стужа,
Соберет сватов он три десятка…


На нескромные вопросы изобретатель отвечал мелодраматическим тоном:
— Наука — вот моя единственная невеста.
Если у него и возникали сексуальные потребности, он не желал их реализовывать. 
Открытие знаменовало для него момент наивысшего возбуждения, поцелуй Бога. И 
сексуальные устремления исчезали, их сменяла иная мощная сила, подобная пожару. 
По сравнению с ней любое другое возбуждение казалось просто ничтожным.
Люди не верили ему.

— Это моя
возвышенная любовь,
 — добавлял он.

Люди перемигивались, перешептывались, укоряли его.
— «Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, тогда я 
— медь звенящая или кимвал звучащий…» — говорили они.

Брови вечного жениха в табачном дыму поднимались к потолку. Люди неустанно, 
ненасытно расспрашивали его об
этом.

— Иногда мне кажется, что, отказавшись от женитьбы, я принес великую жертву 
своей работе, — играл он перед репортерами. Но после этого вдруг менял тему. — 
Считаю ли я нужным жениться? Человеку искусства — да, необходимо! — отвечал он 
терпеливо. — Писателю — да, надо! Но изобретателю — нет. Это труд слишком 
интенсивного характера, дикого, страстного.
Де Квинси писал о пропасти божественной радости, которая разверзлась в нем. 
Тесла сам переживал приступы подобной радости. Он годами жил в состоянии почти 
непрерывного восторга. Затянутый в тугой воротничок, он жил страстью, которая 
сворачивает горы.
— Еще в детстве, когда мой ком снега вызвал лавину, я обручился со стихией, 
которая в мгновение ока меняет значимость всех вещей, — шептал он в свой