— Не надо, хозяин, — тихо произнес Тесла, — я ухожу от вас.
Эдисон неопределенно взмахнул рукой. Ощущение предательства охватило молодого 
человека холодной волной. «Труп ты необмытый! Подлый щенок!» — подумал он 
по-сербски.
В растерянности Тесла слепыми пальцами нащупал в кармане визитную карточку 
Лейна.
Эдисон надул щеки. Он издевался над тем, кого предал, превращая предательство в 
шутку, а трагедию — в фарс. Почувствовав, что человеческое чувство равновесия 
нарушено, Эдисон подумал, что оскорбленный мог бы и извиниться перед ним.



36. Нет

Лампы Теслы «без шипения и свиста» осветлили городишко Рехван в Нью-Джерси.
Адские стада теней изгнаны из города.
Под электрическим светом обыватели пели, танцевали, парили.
— Поздравляем! — говорили ему хладноокий финансист Лейн и его толстый партнер 
Вайль.
— Все это здорово, — поблагодарил их Тесла напевным голосом и стыдливо 
улыбнулся. — Но когда мы возьмемся за настоящее дело?
— Что это за «настоящее дело»?
Тесла посерьезнел:
— Производство моих моторов на переменном токе!
Вайль и Лейн дружески рассмеялись. Тесла повторил предложение и вновь получил 
удовольствие послушать их щекочущий смех. А после того как он в третий раз 
напомнил про моторы, то обнаружил в почтовом ящике красивое подтверждение, 
напоминающее диплом, с надписью, исполненной готическим шрифтом.
Да!
Этот сертификат стоило вставить в рамочку.
Нет!
Им не расплатишься по счетам.
После долгих раздумий Теслу осенило:
— Меня выдавили из собственной компании!
Он вынужден был оставить дом с садом. Вещи отправились на склад.
Он был готов стать простым чертежником, но работы нигде не было.
— Загляните через недельку, — отвечали ему.
Позже он слышал:
— Может, дня через два.
И наконец:
— Нет.
И опять:
— Нет.
Тесла практически все время жил в лаборатории, в полной изоляции. Он плохо знал 
город, в котором так легко ориентироваться.
Изумление распахнулось черной пастью.
— Как здесь все быстро происходит! Какие огромные улицы!



37. Пошли!

Шутники повторяли, что можно встать на углу Бродвея и Хьюстон-авеню и палить в 
любую сторону. При этом ни за что не попадешь в почтенного человека.
Среди желтых городских стен толклись итальянцы, поляки, греки, ливанцы и евреи. 
Их объединяла любовь к громким разговорам.
Богатый Верхний Манхэттен не имел ничего общего с этим, Нижним. Время от 
времени здесь появлялся какой-нибудь молодой человек с блокнотом, чтобы 
зарисовать на этой улице живописную нищету, представляя себе, что попал в 
Неаполь или Каир. Здесь все орали — и зеленщик с тележкой, и полицейский, 
прогоняющий его с угла. Вечером улицы переходили с аллегро на крещендо. 
Ирландка с изгрызенной трубкой продавала яблоки и печенье «Джордж Вашингтон». 
Ветеран Гражданской войны торговал шнурками. Старьевщик хвастался пятью шляпами 
на голове. Изъязвленные глотки черных продавцов попкорна вопили:
— Беленький! Беленький! Совсем как снежок!
Дерзкие чистильщики колотили щетками по ящикам и дрались за лучшее место на 
углу. Беднота пьянствовала в подпольных барах, которые называли «слепыми 
тиграми». Продавцы газет кричали:
— Последние известия!
Праздником с фейерверком отметили зажжение факела только что смонтированной 
статуи Свободы на острове Бедлоу. Убийца индейцев генерал Уильям Текумсе Шерман 
определил место для Свободы, созданной на лотерейные деньги. Первоначально 
предполагалось, что это будет негритянка, разрывающая цепи. Потом черная 
Свобода превратилась в белую. Газеты писали, что стреляли пушки и что «суша и 
море купались в празднике». Пока все это происходило, долговязый длиннолицый 
человек с гадливым выражением на лице шептал английское слово «tenament». Он не 
мог перевести это слово на сербский. Оно означало доходный дом, в который 
влезает невероятное количество бедноты. В их дворах были гидранты и неописуемые 
нужники.
Солнце с трудом пробивалось сквозь мокрое развешанное белье. Парижанин наморщил