было вовсе и не знание. Вечерами вместо панорам далеких городов, которые он 
рассматривал в постели, перед глазами вертелся шарик Секулича. Мысли Николы 
плясали вместе с ним.
После окончания гимназии он отказался продолжить учебу в семинарии.
— Отец хочет. Я не хочу.
Моя ухватил Николу за руку:
— Ты подумай!
Это было уместное предупреждение.
В тот день люди на тротуарах падали совсем как в водевилях. Приятели скорее 
скользили, чем ступали по карловацкой мостовой. Перед корчмой Миллера Паво 
Петрович, красноносый жандарм, упал и поднялся. С силой отряхиваясь, оторвал 
пуговицу с мундира:
— Лови!
— Хорошая вещица! — смеялись городские бездельники.
— Мать вашу… — продолжил Паво.
Сняв кепки, ребята приветствовали стрелка и художника Якоба Шашеля. Дядюшкин 
приятель был карловацкой знаменитостью. Шашель побывал в Египте, Нубии и Судане.
 Об этих путешествиях охотник написал книгу, которую хвалили на Загребской 
ярмарке. В ответ на приветствие мальчишек всемирный путешественник любезно 
прикоснулся к полям шляпы. Ничтожного движения хватило, чтобы потерять 
равновесие. Упав, Шашель разбил бутылочку, полученную в аптеке, и невольно 
выругался. Отказавшись от помощи, предложенной Николой и Моей, охотник исчез в 
арке дома.
— Продолжим?
— А нечего бояться, — ответил Моя. — Только колени согни немного. И вытащи руки 
из карманов. Если упадешь, то ничего не сломаешь.
Шагая по Житной площади, Моя ощутил, как ореол чудачества и одиночества 
окутывает приятеля, и он пожалел его. И потому ему удалось свернуть разговор с 
изобретений на более интересную тему. Ослепительно улыбаясь, он бросил Николе 
прямо в лицо существительное во множественном числе, о котором приятель и 
слышать не хотел: женщины! Женщины с молочно-белой кожей. Женщины с душистыми 
волосами. Женщины с этими их глазами! Женщины! Вальсирующие женщины были для 
Николы во сто крат менее привлекательны, чем собственные проповеди о науке и 
человечестве.
И не мог Моя Медич объяснить этому печальному Николе, что у него мурашки по 
коже начинают бежать от одного только девичьего взгляда! Никола не хотел 
вслушиваться в щекотливый шепот жизни, в то время как в ушах Мои расцветали 
миллионы роз. Вот и сейчас Моя вдохновенно рассказывал, а Николе казалось, что 
его друг ослеп или не желает замечать настоящие тайны жизни.
Моя, задыхаясь, рассказывал Тесле о том, что он, Йован Белич, Никола Прица, 
Юлиан Бартакович и даже Джуро Амшел ходят учиться танцам к Пьетро Синьорелли. 
Те, кто помнил Мою Медича по Госпичу, подивились бы проснувшемуся в нем таланту 
танцора. Ребятишки Госпича помнили насупленного толстячка, который отличался 
странной походкой: за левой ногой тут же следовало левое плечо, за правой — 
правое. В средней школе в Раковаце Моя «исправился» и перестал шататься на ходу.
 Начал следить за одеждой, а теперь читал своему скучающему товарищу, Николе 
Тесле, лекцию о — вальсе!
Моя доверительно сообщил Николе, что в школе танцев они заучивают не только 
старые вальсы типа «Утренние листки» и «На прекрасном голубом Дунае», но и 
свежие мелодии, а господин Синьорелли обещал, что скоро поступят ноты самой 
последней оперетты, сочиненной Иоганном Штраусом в этом году, — «Венская кровь».
 Моя хихикал, рассказывая, как он поспорил с Йованом Беличем по поводу того, 
носит ли Иоганн Штраус только усы или бакенбарды тоже, как император 
Франц-Иосиф. Моя пытался заставить незаинтересованного Николу подивиться вместе 
с ним тому странному факту, что король вальса, под дирижерской палочкой 
которого кружится вся Европа, не умеет, по его же собственному признанию, 
танцевать!
— Он не умеет, а я умею! — воскликнул великолепный Моя. — А вальс танцевать 
очень просто. Раз-два, встать на цыпочки!
— А не слишком ли это глупо? — спросил посерьезневший Никола.
— Может быть, самую чуточку, — отозвался Моя, — но зато как интересно! Раз-два, 
встали на цыпочки!
Никола поразился, глядя, как вчерашний увалень Моя кружится по карловацкой 
мостовой. Танцевало не только тело выпускника Мои Медича, но и его мысли. 
Большой мир гудел от шепотов и обещаний, а над ним кружился романтический 
любовник Моя Медич, этот Пушкин и Байрон нашего времени.
— Раз-два, встали на цыпочки!
Кружась, неустрашимый Моя потерял равновесие и поскользнулся. К счастью, он 
успел втянуть голову и потому не ударился затылком об лед.
— Моя! — перепугался Никола Тесла, который только что осуждающе смотрел на 
друга.
Он бросился поднимать его, но тут поскользнулся и сам. Удар костлявого тела об 
лед просто парализовал его. Он медленно растер поясницу, и боль потихоньку 
отступила.
Но тут новый приступ боли вынудил Теслу закашляться. Он поморщился. Моя глянул 
на него и надул щеки. Тесла ответил ему сердитым взглядом, но тут же 
расхохотался.
Николин смех заразил Мою. Король вальса завалился на спину и захохотал 
громогласным смехом молодости.