Раньше смех Кэтрин звучал как упавший серебряный поднос. Сейчас она, облитая 
солнцем, сидела под стеклянным колоколом. Бумажная птица плавала в чашке 
холодного чая. Она училась оригами.
Ее мир, как ступни китаянки, стал карликовым благодаря конвенциональным 
соглашениям. Она позволила им очистить свой мир от всего занимательного. А с 
исчезновением загадок пропадает и жизнь.
Она много читала. Утверждала, что Пруст хороший психолог, но плохой поэт. 
Читала Чехова и полагала, что его герои ужасно ошиблись, не поселившись в 
Америке. Как Вирек и Фрейд, она только после войны поняла: рациональность есть 
обман. Человек контролирует только то, до чего ему нет дела.
В детстве она устраивала похороны мертвых белок. Любила ходить босиком. 
Девушкой ее учили носить корсет и советовали: будь красивой, если можешь, 
остроумной, если должна, но будь пристойной, даже если это тебя убьет. А она 
верила во взрывы эмоций, как в весеннюю грозу. Традиционные персонажи комедии 
дель арте — любовники, старики и клоуны. Кэт в своем лице объединила их.
«Не понимаю, как вы можете равнодушно относиться к такой преданности», — писала 
она по известному адресу обитателю отеля «Герлах».
Они с Теслой ругались на расстоянии.
— Истина без любви! — хохотала она так, будто видела его усмешку. — Истина без 
любви! Ты, дорогой мой, чувствуешь духом и думаешь, что сердце есть только у 
животных. И становишься притчей, которую в Китае пересказывают драконы: 
слушайте легенду о человеке, который хотел выдавить любовь из жизни! А 
понимаешь только то, что ощущаешь, — смеялась она угрожающим смехом. — И не 
понимаешь ровным счетом ничего, если тебе не помогает Амур, пробуждающий сонные 
умы!
Когда они приехали в Югославию, Кэтрин описала Тесле вид на слияние Савы и 
Дуная с Калемегдана.
«Сегодня после полудня я сидела на холме и смотрела на голубые воды и солнце за 
ними, — писала она. — И хотела одолжить вам свои глаза, чтобы вы смогли все это 
увидеть, а заодно испить красоту этого дня. Наверное, у вас уши горели, 
поскольку мы говорили только о вас, о Риме, опять о вас, об Америке и опять о 
вас».



108. Но человек — никогда


Мир полон духов. Они лишили меня дома, очага, детей и жены.
Кабинет доктора Каллигари

В парикмахерских Чикаго люди восхваляли технику Джека Демпси. В бостонском 
Норт-Энде толпы шептались о Сакко и Ванцетти. Торопливые улицы Филадельфии 
содрогались над схемами великого Понци.
— Откуда вы звоните? — спросил Хьюго Гернсбек.
— Из Вустера, Массачусетс, — услышал он голос Теслы, искаженный расстоянием. — 
Мы тут кое-что строим.
— Он много путешествует, — объяснил Хьюго Гернсбек завсегдатаям Фултон-стрит.
— Откуда звоните? — спросил он в следующий раз.
— Из Буффало. Испытываю самолет с вертикальным взлетом.
Телефон в квартире Джорджа Сильвестра Вирека, или Хьюго Гернсбека, или Кеннета 
Суизи иногда звонил после полуночи.
Тесла смеялся. Тесла цитировал Наполеона: «Редчайшая отвага проявляется в три 
утра!»
Тесла выдавал триста слов в минуту. Тесла приходил к выводу. Тесла прекращал 
разговор.
— Это очень интересно, — шептал Гернсбек в умолкшую трубку.
Во времена биржевого безумия богатели все, кроме него. Бостонский «Вольтам 
уотч» рыскал в поисках его патента на спидометр, а «Висконсин электрик» мечтал 
приобрести его кинопроектор.
Не было никаких причин возвращаться в Нью-Йорк, город его банкротства.
А он регулярно возвращался.
С юношеской гибкостью он отпрыгивал от мчащихся без оглядки автомобилей. Он 
говорил, что готов схватиться с каким-нибудь юношей моложе двадцати пяти, что 
рука у него тверже, чем когда-либо, что стареют все, кроме него, и что, если бы 
не зеркала, он не знал бы, сколько ему лет.
Он ходил в кинотеатры.
Гас свет, и детский голос вскрикивал:
— Началось!
В загадочном сумраке безумие было заразительным. Сентиментальное пианино 
сопровождало течение времени. Старый и малый таращились на экран.
Доктор Каллигари в черепаховых очках походил на зловещего таракана. Он звонил в 
колокольчик перед шатром цирка: «Подходите! Сейчас проснется Чезаре, проспавший 
двадцать пять лет!» Черные пятна глотали полотно, собираясь на лицах. 
Ярмарочный Мефистофель и управляющий психушкой были одним лицом. Идиотка играла 
на несуществующем пианино. Лестницы и башни на полотне были искажены не 
стилизацией, а недавней войной. Сомнамбула шагала по искореженному городу, сжав 
в объятиях спящую девушку.
Пока Тесла сидел в кинематографе, ледяной дождь выпал на снег.
Улицы остекленели.