при этом:
— Выпрямись!
Этот приятельский жест был призван взбодрить Николу. Дядя любил, когда ему 
задавали вопросы. И Никола спрашивал:
— Карловац — континентальный город, почему в его гербе две сирены и два якоря?
— Карловац — настоящий город на воде, — поднимал брови майор Бранкович. — Он 
расположен не на двух реках, Купе и Коране, а фактически на четырех, потому как 
тут присутствуют и Добра, и ближняя Мрежница. Наше богатство основывается на 
судах, которые доставляют дерево и жито из бассейна Савы. Отсюда мы их 
отправляем в порты на Адриатике. — Бранкович откашлялся и добавил: — И будем 
отправлять, пока не построят дорогу от Риеки до Загреба.
Да, Карловац был городом на воде. Из теткиного окна Никола любовался затяжными 
дождями.
— Может, кончится скоро? — надеялся он.
— Негде ему остановиться, — отвечала тетка.
После паводка в подвал набивались крысы.
— Все сожрали! — прибегала, стуча пятками, кухарка Мара. — Даже связку горького 
перца!
Волчонок из Лики называл равнину «крысиной землей». Он научился убивать 
озлившихся крыс из рогатки. Крысолов печальным взглядом следил за нескончаемым 
дождем и скучал по Лике. Там вместо варева из капусты с вяленой бараниной 
весной была ягнятина с крупно порезанной картошкой. Не хватало ему лепешки, 
испеченной на углях. Не хватало круглого хлеба и круглого сыра. Не хватало ему 
упрямого ветра, местной шапки и маков в садах.
Не хватало ему и сестер, Марицы, Милки и Ангелины.
— Разве тебе плохо в Карловаце? — спрашивали его в письмах сестры.
— Да нет, хорошо, — отвечал Никола.
В Карловаце он штудировал языки, а в разговорах с Бранковичем постигал историю.
— На-ка, посмотри это. — Дядя протягивал Николе книги о Бенвенуто Челлини, 
Лоренцо Великолепном, принцах, папах, кондотьерах, Сикстинской капелле и 
несовершенной ноге Давидовой.
Тонкие дядюшкины рекомендации результатов не принесли. После трехлетнего поста 
в его доме искусство у Николы стало ассоциироваться с голодом.
В свое время майор подружился в Вене с антикваром Иегудой Альтарком. В 
результате торгов с ним у Бранковича появилась небольшая коллекция произведений 
искусства. Майор демонстрировал Николе чешский хрусталь и немецкие броши с 
нарисованными на них глазами. Картины в коллекции Бранковича метафорически 
изображали суетность, тщету. На полотнах так называемая двойная особа (за 
недостатком фантазии) улыбалась левой половиной лица с персиковой кожей, в то 
время как правая представляла собой голый череп. Эти картины лишний раз 
подтверждали мысль Николы о том, что искусство — всего лишь маска, скрывающая 
голод, ведущий к смерти.
— Ну и змея! — поминал старый товарищ Моя Медич Николину тетку.
Тетка выгнала грудастую Мару без рекомендательного письма и наняла старую 
Ружицу.
— Рыба готова, как только у нее в духовке глаз лопнет, — инструктировала ее 
тетка.
Однажды при Николе она влепила старой кухарке пощечину.
— Намажь мне на хлеб маслица! — просил Ружицу Никола.
— Госпожа не разрешает, — отвечала Ружица в нос.
Кая Бранкович любила говорить «бог с тобой» и «в общем-то». Под маской кротости 
скрывалась особа, с которой ни о чем нельзя было договориться. Да, в общении с 
племянником она сознательно выдерживала строгую дистанцию, но все-таки 
заботилась о нем. В салоне Каи Бранкович в Карловаце царил белоснежный рояль. 
Здесь бывал местный аптекарь с трогательно глупой женой. Приходил и Якоб Шашель,
 всемирный путешественник… Заглядывал православный поп Анастасиевич с двумя 
прелестными дочками. Служанка в нос объявляла ужин. А за ужином дядя подавлял 
гостей рассказами о том, как в битве при Сольферино под ним убили коня и как 
вовремя он ушел в отставку, чтобы «не позориться в войне с пруссаками». Над 
столом шипела газовая люстра. Гости позвякивали столовыми приборами. Аптекарша 
нашептывала Шашелю, что герой битвы при Сольферино боится своей жены.
Потом все падали в обитые гобеленом кресла, и госпожа Анастасиевич начинала 
тревожить клавиатуру.
Во время гастролей немецкой оперной труппы в Карловаце вся компания отправилась 
на «Волшебную флейту». Дядя убедил тетку взять с собой Николу. В этой опере 
Зарастро ненастной ночью, в сполохах молний, вырезает волшебную флейту. 
Папагено спрашивали, не ищет ли он истину.
— Нет! — отвечал Папагено. — Мне достаточно еды, питья и крепкого сна.
Голодному Николе тоже хватило бы для счастья еды и питья в нормальных 
количествах. Фотографии того времени изображают угловатого юношу с прической, 
которую позже прославил Тарзан. Тетка постоянно контролировала его.
— Почему у тебя тройка по рисованию? — спрашивала она.
— Не нравится мне оно.
— С кем ты дружишь?
Никола признался, что ребята в гимназии каркают, как вороны: «Да что говорить с 
этим крокодилом!»; «Эй, ты, мрачный тип!»; «Да ты псих!» После каждой фразы — 
восклицательный знак. Они дождаться не могли выпускных экзаменов, чтобы 
побросать в воздух фуражки и перестать думать.
С кем же тут дружить?
Поразмыслив, племянник ответил: