коленях, воздев руки как для молитвы. Ладонями, увлажненными скользкой 
жидкостью, она играла мужским достоинством Уайта.
Ловкими движениями карманника она расстегивала его ширинку, он — ее бюстгальтер.
 Их языки соприкасались. Она боролась за право дышать в водовороте его объятий.
Залезая, словно фотограф, под ее юбку, он кусал задницу, ощупывая ее руками. Он 
любил наказывать ее за женские проступки. Эту аппетитную попку его таз опять и 
опять укладывал на кровать. Он не переставал исследовать ее бездонную и мрачную 
мягкость своей вечно пульсирующей жилой. Ее черный треугольник превратился в 
Мальстрём и заставил забыть обо всем.
Как она могла?
Почему она не колебалась?
Хуже всего было то, что ревнивый Toy, ее новый мужчина, приказал людям 
Пинкертона днем и ночью следить за Уайтом. Уайт шептал:
— Фурии перешептываются над моей головой…



90. Лебедь, бык и золотой дождь

И тогда по Нью-Йорку разнеслась весть.
Гарри Toy, криво улыбаясь, вошел в ресторан на крыше «Медисон-сквер-гарден», 
сжимая в руке револьвер с перламутровой рукояткой. Нью-йоркская ночь, полная 
звуков, пахла пивом и потом.
Бездомные спали на крышах Лоуэр-Ист-Сайда. Боксеры на рингах практически голыми 
руками молотили друг друга по пятьдесят раундов. Гонимый помраченным умом, Toy 
щурился и потел лимонным потом.
Дела завертелись. Ресторан «Медисон-сквер-гарден» превратился в Мальстрём.
Крахмальные скатерти, хрусталь, серебро и люди слились в одно пятно молочного 
цвета. Гул стал несносным, следовало его прекратить. Toy вежливо отстранил 
официанта, ставшего на его пути. С Уайтом сидел приятель Теслы, поэт-символист 
Джордж Сильвестр Вирек. Toy проигнорировал Вирека. Он быстро подошел к Уайту и 
в упор выстрелил в огненные волосы.
Выстрел заглушил град.
Молния стерла человеческие лица.
Гул прекратился.
Улыбаясь губами, словно зашитыми хирургом, Toy вышел из ресторана. Уайт разбил 
лбом тарелку. Его рыжие волосы окрасились кровью. Оглушенный выстрелом и пулей, 
архитектор под крики и звон упавших приборов ухватился за накрахмаленную 
скатерть.
Газеты писали о духоте той ночи в ресторане на крыше, писали о перепуганных 
дамах и о перламутровой рукоятке револьвера Toy. Писали о скандальной жизни 
Уайта.
— Мой Бенвенуто Челлини, — заплакал Тесла, услышав об этом. — Потом шепнул: — 
Миллионеры убивают художников.
В своем мнении наш герой остался одиноким.

Разбив лбом тарелку, Стэнфорд Уайт в предсмертной судороге упал прямо на первую 
полосу нью-йоркской газеты. Его трагедия, как и недавнее убийство сербской 
королевской семьи, превратилась в бульварный фарс. Вскоре никельодеоны Эдисона 
начали крутить
urbietorbi
[18]
фильм об этом. Идиоты из публики ржали и хохотали.

Благородный Нью-Йорк закружился в карнавале лицемерия.
Общество прониклось пониманием неуравновешенности и ревности убийцы. Было 
совершенно не важно, что образ жизни Toy был ничуть не праведнее жизни Уайта. 
Нью-йоркское общество, некогда обожавшее Уайта, совершило ментальный кульбит и 
решило ужаснуться его жизнью, которая, положа руку на сердце, не была ни 
уникальной, ни не известной обществу.
— Меня погубят бабы, влюбленные в своих попов, — часто шептал больной 
туберкулезом Приап.
Лицемеры опять шептали, что покойник был рыжим Паном, скакавшим по жизни, 
руководствуясь импульсами собственного члена. «Моральную нечистоплотность» 
Уайта перенесли и в деловую сферу. Начали поговаривать о том, что среди 
остатков его ренессансной коллекции полно подделок. Мало кто из общества 
пожелал отметиться на его похоронах. Не появилась даже Кэтрин Джонсон.
Тесла был одним из десятка людей, стоявших у могилы под теплым дождем первого 
июльского дня. Бормотание священника сливалось с барабанящим по зонтам дождем.
Комья земли застучали по крышке гроба.
Тесла вспомнил, как говорил Уайт:
«Эрос есть некая энергия или тайна, с которой желает слиться мужчина».
Все новые комья летели на крышку гроба.
«Люблю, когда женщина в первый раз показывает мне святые места своего тела», — 
говорил Уайт.
Комья земли…
Тут были дети Уайта. Страдающие плечи его жены Бетси были расправлены. Здесь 
были слуги, незнакомая плачущая девушка и пара репортеров, похожих на гиен. 
Пропал Уорденклиф, самый знаменитый проект века, убит его архитектор, славивший 
жизнь.