видно, заскучал, потому и позвонил, раньше-то все по электронной почте общался, 
все по-деловому.
— Пробный — все равно что начало, а срок отсчитывается по началу, — несколько 
туманно сказал Саров.
Но Володька понял!
— Это как в каталажке! — рассмеялся он. Как в воду глядел.
Двенадцатого Сэм ходил кругами вокруг Сарова, в глаза ему заглядывал, но 
крепился, ни о чем не спрашивал. Наконец, не выдержал.
— Завтра, когда приезжать? — спросил он.
— Да вроде все сделали, — безразличным голосом протянул Саров, — но не в 
пятницу же эксперимент делать? У меня все пятничные эксперименты либо срывались,
 либо, как назло, затягивались, так что приходилось все выходные на работе 
сидеть.
— Но здесь-то все равно… — начал было Сэм.
— Я никогда не начинаю свои эксперименты в пятницу, — сказал Саров, — это мой 
принцип. И вообще, Сэм, давай так: я завтра здесь, а ты — у себя. Я… один 
побыть хочу. И — без обид!
Жестко получилось, Саров так не хотел, само выговорилось. Но оказалось, что к 
лучшему. Сэм сразу отстал, осмотрел все деловито напоследок и принялся 
собираться.
Саров подошел к нему со шкатулкой.
— Забери ее с собой, Сэм, она мне больше не нужна, а у тебя целее будет, — 
сказал он.
— А не боишься? — спросил Сэм. — В ней же, наверное документы важные, вон 
сколько ты над ними сидел, и все от меня загораживал.
А у самого глаз хи-итрый! Саров даже обрадовался: не обиделся Сэм, у обиженных 
таких глаз не бывает.
— Да чего уж там, — сказал он, — тень на плетень наводить.
— Ну ладно, — ответил Сэм, беря шкатулку из рук Сарова, — бывай, Питер. И — 
удачи тебе!
— Увидимся! — бодро ответил Саров.
К вечеру он пожалел, что прогнал Сэма. Вдвоем как-то веселее время, оставшееся 
до эксперимента, коротать. В предыдущие недели Саров не страдал от одиночества, 
привык уже, а тут вдруг взгрустнулось. О Фрэнсис вспомнил. Еще хуже стало.
«Нет, надо чем-то заняться», — сказал он себе. А чем заняться, если один Тесла 
с его устройствами и документами на уме? Вот и пришла ему в голову идея 
написать короткий рассказ из жизни Теслы. Если получится, то можно будет такими 
рассказами дополнить на сайте биографическую справку, оригинально выйдет и для 
молодых завлекательна.
Принялся писать, сначала со скрипом, а потом расписался. Так увлекся, что чуть 
полночь не проворонил. Но Володька напомнил по электронной почте: «У меня 
солнце в зените. Начинаем, что ли?»
Саров ответил историческим «поехали». Включил последовательно установку, все 
приборы, сам удивляясь своему спокойствию. А оно как будто передалось установке 
и приборам, они сразу, без обычных шалостей, деловито загудели, замелькали 
цифры на дисплеях, перо на самописце немного подергалось, да и поползло вверх, 
проволочная рамка на приборе Теслы вдруг сама собой плавно двинулась с места, 
остановилась, двинулась обратно, и — пошла качаться, с каждым разом все шире.
«Все тип-топ. У тебя как?» — написал Саров.
«Тьфу З», — пришел лаконичный ответ.
«Володька в своем репертуаре», — усмехнулся Саров.
И сел опять за компьютер. Ожидание могло выйти долгим, непредсказуемо долгим. 
«Хорошо, если сегодняшним днем обойдемся, а то ведь, как всегда по пятницам…» — 
подумал Саров и принялся быстро стучать по клавишам:

«Пока друзья разговаривали о литературе, в округе происходили странные события. 
Сначала послышался нарастающий гул, лотом стала мелко вибрировать земля под 
ногами, зазвенели стекла в домах…»

Черная пятница набирала ход.



Глава 21
Американ зэк

Случалось ли вам сидеть в американской каталажке? Ах, вы и в российской-то не 
парились. Что ж, вам повезло во всех отношениях, кроме одного — вы не можете 
сравнить и почувствовать разницу. Не верьте тем, кто говорит, что американская 
тюрьма лучше нашей, тюрьма — она и в Америке тюрьма, стерильная параша не может 
компенсировать решетки на окнах.
— Меняю американскую камеру со стерильной парашей на дом в русской деревне с 
удобствами во дворе с правом свободного выхода в этот самый двор! — крикнул 
Саров.
Никто не откликнулся. Мудрено ждать ответа, если кричишь по-русски в 
«обезьяннике» полицейского участка в американской глубинке. В этом-то и состоит 
главное различие. В нашей каталажке вокруг — родные лица, пусть даже мелькают 
среди них лица кавказской и среднеазиатской национальности, все одно — наши 
люди. Оно и глазу привычнее, и поговорить можно по душам, послушать, кто, за 
что ни за что попал, посмеяться вместе над превратностями жизни. А в Америке