|
несколько висящих на гвоздях металлических кастрюль и сковородок, микроволновка
на специальной полочке. Саров посмотрел вправо. Узкая лежанка, покрытая сшитым
из красных и зеленых квадратов одеялом, простой дощатый стол, на их фоне
офисное кресло на колесиках неуместно. Впрочем, сбоку от стола стояла обычная
деревянная табуретка. Жить можно, подвел итог Саров.
— Тут и Сеть есть, — сказал Сэм, — вот только удобства на улице, биотуалет,
рядом с сараем.
— Ничего, мы привычные, — ответил Саров.
— Я музей тут начал создавать, — сказал Сэм, — давно, очень давно. Все сам,
нелегко было. Кое-что собрал, кое-что сделал. Но здесь места мало, сам видишь.
Пришлось в город все перенести.
— Друзья помогли? — спросил Саров.
— Да, — ответил Сэм, — я же со многими в поисках материалов контактировал, у
нас даже некое общество образовалось. — Он запнулся и быстро продолжил: — Людей,
которые наследием Теслы интересуются, вот они и помогли. Я бы сам тот дом, где
сейчас музей, не потянул.
— Значит, музей теперь там, а здесь что-то вроде лаборатории, — сказал Саров.
— Что-то вроде этого, — пожал плечами Сэм.
* * *
«Зачем нужно было так все усложнять? — с легким раздражением подумал Саров,
глядя на кипу лежащих перед ним бумаг. — Истина как соль, если хочешь спрятать
кристаллик соли, совсем не обязательно растворять его в кубометре воды,
достаточно поллитровой бутылки. Можно вообще не растворять, а положить в
пакетик и оставить на видном месте — никто не заметит. Если Тесла хотел
оставить какое-то послание потомкам, то почему он не написал все четко и ясно,
для конспирации, коли уж нашла охота играть в эти игры, придав тексту вид
черновика статьи. Засунь его в стопку из десятка других статей и — все, ни одна
собака не найдет, разве что будет точно знать, что и где искать».
Положим, где искать, он знал — вот в этой самой кипе. Он даже принял в качестве
исходной гипотезы, что существует предмет поисков. Вот только он никак не мог
определить, что же, собственно, надо искать. Древняя мудрость несколько
трансформировалась: трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно, если
на самом деле это не кошка, а мышка.
«Неужели Тесла так ничему и не научился за свою долгую жизнь? — продолжал
размышлять Саров, — Сколько раз он подносил человечеству на блюдечке великие
изобретения, а люди не принимали дар. В некоторых случаях из эгоистических
соображений, как тот же Морган с беспроводной передачей энергии или Форд с
электродвигателем, это еще можно объяснить. Но в других-то — от непонимания, от
нежелания понять, от неспособности понять. Почему Тесла считал, что в будущем
люди будут способны понять его идеи? Они что — станут умнее? Мы — стали умнее?»
Под словом «мы» Саров подразумевал ученых. И он сильно сомневался в том, что
ученые начала двадцать первого века умнее их старших коллег времен Николы Теслы,
Эйнштейна, Шредингера, Бора, Гейзенберга и прочих. Старики были широки, они
видели общую картину мира и решали глобальные проблемы. А мы, нынешние, слишком
специализированы, слишком узки, мы видим лишь узкий фрагмент картины и
занимаемся техническими задачами. Знаем-то мы в своей узкой области неизмеримо
больше, но применяем эти знания как-то механически, не задумываясь над сутью
вещей и явлений. А как стали во всем полагаться на компьютеры, так вообще
думать разучились.
«Да, старики записки Теслы скорее всего бы поняли», — подумал Саров и принялся
вновь перебирать карточки, на которые он выписал некоторые ключевые, как ему
казалось, выдержки из найденных в шкатулке текстов. С карточками получалось не
то чтобы лучше, чем на компьютере, но как-то по-другому, совсем другие мысли
приходили в голову. Он раскладывал пасьянс из карточек, так и эдак, надеясь,
что какое-то сочетание вызовет цепь ассоциаций, натолкнет на ключевую мысль,
покажет путь к разгадке.
Ничего не получалось. Самое простое содержалось в письме Моргану:
«То, что я задумал, не есть просто перенос сигналов на большие расстояния без
употребления проводов, а скорее трансформация всего глобуса в существо
чувствующее, каким именно и является глобус, могущий чувствовать всеми своими
частями, и сквозь который мысль проносится, как через мозг».
Все остальное именно что проносилось через мозг, не оставляя там никакого следа.
Мозг отказывался понимать фразы типа:
«В ходе экспериментов удалось определить частоту и вид модуляции тонкого тела
живых людей и развоплощённых душ».
Последнее Саров перевел только с помощью словаря, а потом еще пришлось найти в
Сети и прочитать, что такое развоплощенная душа. Понимания это не прибавило.
Слово «душа» Саров всегда употреблял исключительно в метафорическом смысле, в
бога Саров не верил, а без бога и души нет, так он себе представлял. Как
несуществующее можно охарактеризовать какими-то частотами? Да никак нельзя.
Тупик.
Еще труднее оказалось поверить в эфир. Бог и душа лежали за пределами знания,
это все вопрос веры, Саров, например, не верил, но он мог ошибаться. Он в этом
деле не эксперт, можно сказать: полный профан. Он до самого последнего времени
даже не задумывался над этими вопросами. Его неверие было той же самой верой,
но со знаком минус. Он в этом неверии вырос, и прекрасно обходился все эти годы
|
|