ее дома черного седана, который пристроился вслед за ним. Кто ищет разумные 
объяснения даже самым невероятным событиям, тот всегда их найдет. Тем более что 
события были отнюдь не невероятными, а самыми что ни есть обычными, как убедил 
себя Саров за время долгого пути. У него даже осталось время, чтобы оценить 
окрестные пейзажи, которые были куда приятнее, чем вчерашние. Горы — это не 
пустыня. И растительность богаче. Вот только холодно. Почти как в России.

В Колорадо-Спрингс он въехал в легких сумерках. Возможно, поэтому он никак не 
мог найти нужную улицу. Крутился в соответствии с присланным планом на самой 
окраине города, у подошвы Скалистых гор, вглядывался в названия улиц и находил 
все, кроме нужной. На одной из улиц был припаркован небесно-голубой «Кадиллак», 
но Саров это не заметил, не захотел замечать. В третий раз приехав на один и 
тот же перекресток, Саров не выдержал, вылез из машины и обратился к пожилому 
веспу,
[1]
выгуливающему на поводке небольшую собаку:

— Добрый вечер! Славный вечерок для прогулки с собакой! Не подскажете, как 
проехать к Эрлич-стрит?
Мужчина широко улыбнулся в ответ.
— Добрый вечер! Действительно славный вечерок! А что касается вашего вопроса, к 
сожалению, ничем помочь не могу. Никогда не слышал о такой улице. Извините.
Саров чертыхнулся про себя — что за глупый розыгрыш! — стараясь сохранять 
приветливую улыбку на лице. Вдруг мужчина хлопнул себя свободной рукой по лбу и 
рассмеялся.
— Что я говорю! Ведь вам, наверно, нужна Эрлих-стрит?
Буква «х» прозвучала неожиданно мягко, но все же не настолько, чтобы сделать 
название улицы неузнаваемой, так показалось Сарову. Но он лишь согласно кивнул 
головой.
— Да вот же она! — мужчина показал рукой на указатель, на котором готическими 
буквами было выведено: Ehrlich st.
— Действительно, Эрлич, — сказал Саров, — как же я не заметил? Это, наверно, 
из-за шрифта.
— Нет-нет, «Эрлих», — повторил мужчина, — немецкое слово, означает: честный. А 
улица, если быть совсем точным, называется Эрлихштрассе. Тут раньше много 
немцев жило. Да и сейчас живут.
«Выходит: Честная улица, — подумал Саров. — Что ж, посмотрим, какая она 
честная».
— Спасибо. — сказал он мужчине, улыбаясь, — вы мне очень помогли.
— Не стоит благодарности, — ответил тот. — Вы, наверно, к Сэму? — и, не 
дожидаясь ответа: — Четвертый дом по правой стороне. Сэм — славный парень!
* * *
Они были славными парнями, и Сэм, и тот мужчина, выгуливавший собаку. И 
наверняка немало покуролесили вместе, лет эдак пятьдесят назад. А заводилой у 
них был, несомненно, Сэм, он все же был постарше лет на пять. Так думал Саров, 
сидя за столом с Сэмом, и в который раз окидывая взглядом его кряжистую фигуру, 
большие руки с набухшими сосудами, широкое, чуть простоватое лицо, на фоне 
которого глаза, поблескивающие из-под нависших бровей, казались особенно 
хитрыми и проницательными. Но в настоящий момент глаза поблескивали все же не 
от хитрости, а от виски.
— Отличный напиток! — сказал Саров, беря в руки квадратную бутылку с залитым 
красным пластиком длинным горлом и разглядывая надпись. — Надо же, 
американское!
— Мэйкерс марк, — удовлетворенно сказал Сэм, — его еще поискать!
— Запомню!
— А то! — воскликнул Сэм и налил еще по одной щедрой порции.
Сэм Шитовски принял его радушно и сразу потащил за стол, предложив отложить 
осмотр музея-лаборатории до завтрашнего утра. Саров только и успел разглядеть, 
что за домом тянулось длинное, недавно отремонтированное здание без окон, 
напоминавшее сельский амбар из полузабытого советско-колхозного прошлого. 
Наверно, это и был музей. Лаборатория Теслы в Колорадо-Спрингс тоже 
располагалась в амбаре, отметил про себя Саров. Такое начало ему понравилось, 
это прибавляло достоверности. Сэм тоже был настоящим, настоящим старым 
электромехаником, как он себя отрекомендовал, настоящим энтузиастом — глаза 
горят, говорить о Тесле может часами. Собственно, только о Тесле он и говорил, 
даже не потрудившись «прощупать» Сарова, как будто заранее знал о нем все.
— А знаете ли вы, молодой человек, об эксперименте «Филадельфия»? — патетически 
спросил Сэм, воздев вверх руку с торчащим указательным пальцем.
Саров, конечно, знал. Но он знал также и то, что человеку, вздымающему вверх 
руку с торчащим указательным пальцем, надо обязательно дать возможность 
рассказать его историю, какой бы длинной она ни оказалась, и, не прерывая его, 
лишь ахать от изумления в положенных местах.
— Что-то слышал краем уха или фильм видел, — как можно небрежнее сказал он, — 
но ведь это, если не ошибаюсь, было после смерти Теслы.

— После ухода Теслы, — поправил
ее
Сэм, строго насупив брови. — А так все верно. При Тесле такого эксперимента и 
не могло быть, а если бы он все же состоялся, то без катастрофических 
последствий. Каких последствий? Чтобы понять это, надо вернуться на несколько