— Не рука ли это самого Марка Твена? Что ж, почитаем!»

«Это случилось зимой 1490 года. Австрия, обособившись от всего мира, пребывала 
в сонном оцепенении. В Австрии еще длилось Средневековье и грозило продлиться 
на века».

«Вот так вот сразу — Австрия, хотя в то время, насколько я помню, Сербия с 
Хорватией не были под Австрией, — подумал Саров, — впрочем, какая разница, 
родился-то Тесла формально в Австрии. 1490 год? Ну да, конечно, Америку еще не 
открыли!»

«Деревенская жизнь была знакома мне не понаслышке, но вот уже год, как я 
покинул деревню и с головой ушел в изучение ремёсла. Устроился я скорей 
необычно, чем хорошо».

«Мне больше повезло, — усмехнулся Саров, — я устроился и необычно, и хорошо».

«Мой мастер — печатник. Это новое ремесло, ему всего лишь тридцать-сорок лет, и 
в Австрии оно почти неизвестно. Мало кто в нашей богом забытой деревне видел 
печатный текст, мало кто представлял, что такое печатное ремесло, а уж тех, кто 
проявлял к нему любопытство или интерес, было и того меньше».

«Ремесло новое, — подумал Саров, — в общем, аналогия понятна: электричество в 
1890-м было столь же новым делом, как и книгопечатание в 1490-м, и тоже немного 
отдавало серой и колдовством».
Затем персонаж, от имени которого велось повествование, alter ego Марка Твена, 
как сразу догадался Саров, Август Фельднер, шестнадцати лет, подмастерье, 
принялся дотошно описывать артель печатников, обосновавшуюся в крыле старого 
замка. Сарова еще в школьные годы научили понимать художественные произведения, 
точно определять, ради чего они были написаны, распутывать иносказания и 
аллюзии. Он не сомневался, что описываемая артель — это или лаборатория Эдисона,
 в которую Тесла попал после приезда в Америку, или все электротехническое 
сообщество Америки.

«Мой мастер и хозяин Генрих Штейн, дородный мужчина, держался степенно, 
осанисто, лицо у него было крупное, благодушное, глаза — спокойные, задумчивые; 
такого не просто вывести из себя. Облысевшую голову его обрамляли седые 
шелковистые волосы. Он был всегда чисто выбрит, одет опрятно и добротно, хоть и 
небогато. Ученый, мечтатель, мыслитель, Генрих Штейн больше всего на свете 
любил учиться, и, будь на то божья воля, он бы день и ночь сидел, упоенно 
погрузившись в свои книги, не замечая окружающих. Выглядел мастер молодо, 
несмотря на седину, а было ему пятьдесят пять — пятьдесят шесть лет».

«Точно не Эдисон», — подумал Саров.

А потом пошли члены семьи мастера, сплошь женщины, и «
старая Катрина, повариха и экономка, под ее началом были две рослые служанки, 
Сара и Байка (прозвище), слуга Якоб, и грузчик Фриц. Дальше шли мы, печатники…
» Перечень печатников был долог, у каждого были отмечены какие-то характерные 
детали внешности и поведения, соотнести их с кем-либо из живших в конце 
девятнадцатого века Саров не мог из-за недостатка знаний. Он бросил это 
безнадежное занятие и принялся просто читать повесть, наслаждаясь 
марктвеновским текстом. Промелькнул некий Балтасар Хофман, который «
явился издалека с репутацией великого астролога, и тщательно скрывал ее ото 
всех за пределами замка, ибо не больше других стремился попасть на костер 
инквизиции
». Он был явным шарлатаном. А вот и главный герой!


«Однажды морозным зимним днем, когда обед подходил к концу, в дверях появился 
жалкий парнишка лет шестнадцати-семнадцати на вид и замер, бедняга, не решаясь 
войти. Одежда его, грубая и старая, была местами порвана и припорошена снегом, 
на ногах — обмотки, перевязанные бечевками.
— Как тебя зовут?
— Номер сорок четыре, новая серия восемь-шесть-четыре-девять-шесть-два. — 
спокойно сказал юноша.
У присутствующих глаза на лоб полезли. Еще бы! Мастер решил, что он ослышался, 
и повторил свой вопрос.
— Номер сорок четыре, новая серия восемь-шесть-четыре-девять-шесть-два, — столь 
же невозмутимо ответил юноша».

Юношу так и звали в дальнейшем — Сорок Четвертый. Саров только усмехался, 
вспоминая свое собственное прозвище. Сорок Четвертый был готов вкалывать от 
зари до зари, выполняя любую работу, не требуя при этом никакой платы, ему 
нужны были только пропитание да крыша над головой. Его всячески унижали, 
оскорбляли, травили и при этом завидовали, потому что он обладал удивительными 
знаниями и способностями, многое из того, что он делал, походило на чудеса. Его 
считали инструментом в руках могущественного, вселявшего во всех ужас мага 
Балтасара Хофмана, и лишь подмастерье Август Фельднер, единственный из всех 
подружившийся с таинственным незнакомцем, знал, что искусство мага здесь ни при