— А буквальное совпадение обещаний не навело тебя на мысль, что без Его участия 
тут не обошлось?
— Куда же без Него? — рассмеялся Тесла.
— И тебя никогда не посещали сомнения?
— Понимаю, на что ты намекаешь, — ответил Тесла, по-прежнему смеясь. — Конечно, 
посещали. Мне, воспитанному в ортодоксальной вере, некоторые Его высказывания 
показались, скажем так, странными. С тех пор я никогда не заключал договора 
заочно, мне обязательно надо было встретиться с человеком, заглянуть ему в 
глаза, в душу…
— Поэтому ты выучил наизусть «Фауста» и все время декламировал его?
— Не только поэтому. Я тебе расскажу, позже.
А пока о сомнениях. Чудо исцеления нисколько не убедило меня, ведь я был не 
хромой, не кривой и не лежал в параличе, я просто беспрерывно дристал, от этого 
вполне естественным путем излечивались два из трех. Талант же никак не 
проявлялся. Я поступил в Политехническую школу в Граце, что в восьмидесяти 
милях от Вены. Как и обещал отец, это было лучшее училище, если не в мире, то в 
наших краях. В нем, в частности, преподавал Эрнст Мах, наделавший потом много 
шуму в физике и философии. Учился я на «отлично», но для этого, как мы понимаем,
 не надо обладать особым талантом, вообще никаким. И тогда я стал играть — в 
карты, бильярд, шахматы. Во всех играх, скажу без хвастовства, я достиг 
изрядного мастерства, целые толпы людей приходили в ботанический сад, в любимое 
кафе студентов, чтобы последить за моей игрой. Что я хотел проверить, что и 
кому я хотел доказать — этого я сейчас уже не понимаю. Тогда, возможно, понимал.
 Ведь ответил же я отцу, обеспокоенному слухами о моем времяпрепровождении, что 
могу остановиться, когда захочу, но стоит ли бросать то, за что можно 
пожертвовать всеми благами рая. Я играл все больше, иногда проводя за столом 
целые сутки напролет. Я почти всегда выигрывал, но выигранных денег никогда не 
брал, возвращая их проигравшим. Ответной любезности я не дождался и, попав 
внезапно в полосу фатального невезения, проиграл все свои сбережения, включая 
деньги на учебу. Родители компенсировали немалые потери, но я не мог допустить 
такого. Я обратился с молитвой к Нему, обещая никогда больше не играть, если… 
Он позволит мне отыграться и вернуть долг родителям. Я поставил на кон 
последние деньги и — отыгрался. Если я хотел получить знак, то я его получил. 
Это был Он — не тот, другой.
Следующего знака пришлось ждать несколько лет. После окончания учебы в Граце, я 
отучился семестр в университете Чарльза в Праге и…
— Но ты ведь так и не получил диплома?
— Пустая бумажка! Бессмысленная трата времени! Не диплом же позволил мне 
сделать все мои открытия! И его отсутствие не помешало мне спустя полтора 
десятилетия получить почетные докторские степени в Йельском и Колумбийском 
университетах, лучших университетах Америки. Впрочем, я их об этом не просил. 
Итак, я работал в Центральном офисе телеграфа в Будапеште. Все мои мысли 
занимала проблема получения и использования переменного тока. Тогда правил бал 
Томас Эдисон и его система постоянного тока. Но я знал, что будущее за 
переменным током и что эта задача для меня.
— Знал?!
— Да, это было единственным, в чем я был твердо уверен еще со времени учебы в 
Политехнической школе. Все остальное составляли сомнения и неустанный 
безрезультатный поиск. Решение никак не давалось мне. Продолжалось это ни много 
ни мало четыре года. Я отводил на отдых всего пять часов в день, из них лишь 
два проводил во сне. И тут вновь пришла болезнь, странная болезнь, по которой 
врачи не могли поставить диагноз. Мои органы чувств приобрели необычайную 
чувствительность. Тиканье часов, от которых меня отделяли стены трех комнат, 
отзыва лось в моем мозге ударами тяжелого молота по наковальне. Лежа в постели, 
я ощущал вибрацию мостовой, когда по ней мимо дома проезжала легкая коляска. 
Обычная речь воспринималась как страшный шум, а малейшее прикосновение вызывало 
ощущение нокаутирующего удара. Падающий луч солнца ощущался как внутренний 
взрыв, какая-то странная чувствительность во лбу позволяла в темноте ощущать 
предмет на расстоянии в десять шагов. Пульс изменялся от нескольких слабых 
ударов до бешеного стука в двести пятьдесят ударов в минуту. И все время перед 
глазами мелькал мой будущий двигатель. Мелькал и пропадал, мелькал и пропадал. 
Неожиданно болезнь сама собой резко пошла на убыль. Однажды февральским вечером 
1882 года мой друг Антони Жигети вывел меня на прогулку в городской парк. Я 
любовался великолепным закатом и декламировал Гёте:


Смотри: закат свою печать,
Накладывает на равнину.
День прожит, солнце с вышины
Уходит прочь в другие страны.
Зачем мне крылья не даны
С ним вровень мчаться неустанно!


Появился голубь и сделал в воздухе кульбит на фоне заходящего солнца. И тут я 
увидел! Я увидел его — мой двигатель! Он стоял перед моими глазами. Нет, не 
стоял, он плавно и бесшумно крутился, в одну или другую сторону, повинуясь моим 
командам. И еще я видел, как в нем вращается магнитное поле, как оно порождает 
энергию вращающегося якоря, как бегут управляющие импульсы от невидимого 
переключателя в моей руке. Я видел все!