фермерских землях Лонг-Айленда. Поначалу он вынашивал ее создание, проживая в 
частном доме около места строительства. Когда Шерфф уехал из Манхэттена, чтобы 
ускорить работу, Тесла вернулся в свое изящное уединение в «Уолдорф-Астории», 
чтобы держать руку на пульсе Уолл-стрит. Каждый день они с Шерффом посылали 
друг другу телеграммы и письма. И поскольку до «Уорденклиффа» можно было 
добраться за час на поезде от Нью-Йорка, то, по крайней мере, раз в неделю 
изобретатель, элегантно облачившись в свои серые гетры, в сопровождении 
слуги-серба, несущего необъятную корзину с едой, садился в поезд, 
отправлявшийся на Лонг-Айленд.
Он постоянно беспокоился из-за секретности. Жители Нью-Хейвена наблюдали через 
пролив Зунд, как восьмиугольная башня вырастала над верхушками деревьев 
северного берега, подобно гигантскому грибу. Что касается обитателей 
окрестностей Шорэма, то они верили, будто находятся на пороге славы и 
промышленного процветания.




Глава 16
Осмеянный, проклятый, поверженный


По мере того как башня устремлялась все дальше ввысь, Тесла довел и себя, и 
большой штат сотрудников до изнеможения. Он послал деньги в Германию, чтобы к 
нему вернулся радиоинженер Фритц Левенштайн, и тот вскоре присоединился к 
уорденклиффской команде. Другой хорошо известный инженер, Г. Отис Понд, 
работавший на Эдисона, помогал создавать лабораторию.
Годы спустя Понд говорил о своем несогласии с исторической оценкой этих двух 
изобретателей. Эдисон был «величайшим экспериментатором и исследователем, 
рожденным этой страной, но я не расценивал бы его как изобретателя». Однако 
Теслу он считал «величайшим гением изобретательства всех времен» [1].
Понд часто сопровождал Теслу в длительных прогулках. Они были вместе в тот 
декабрьский день 1901 года, когда Маркони послал первый трансатлантический 
сигнал. «Похоже, Маркони накинулся на вас», — сказал он.
«Маркони — хороший парень, — ответил Тесла, — пусть продолжает. Он использует 
семнадцать моих патентов».
Понд также вспоминает беспокойство Теслы из-за военных приборов, которые тот 
изобретал. Он только что запустил модель своих радиоуправляемых торпед в 
проливе Зунд, окружил ими корабль и потом подвел их к побережью. «Отис, — 
сказал он, — иногда мне кажется, что у меня нет права делать подобные вещи» [2].

Из-за чрезвычайной насыщенности дня изобретателя часто казалось, что это был не 
один человек, а три или четыре. Его лаборатория в Нью-Йорке стала местом 
встречи ученых всего мира. Ночи были наполнены тяжелыми экспериментами, 
написанием патентных заявок на изобретения, профессиональных статей в журналы и 
писем издателям.
Необходимость видеть «нужных» людей и быть ими увиденным заставляла его стать 
как «дневным», так и ночным «человеком»: иногда ночь за ночью он не смыкал глаз.
 Неизбежным следствием такого бурного распорядка жизни оказалась ситуация, при 
которой его друзья разделились, занимая изолированные части-отсеки его жизни, о 
которых остальные не знали. Например, его близкие друзья, такие как Джонсоны, 
не имели ни малейшего представления о его новых наперсниках, даже не знали их 
имен и фамилий, хотя нельзя сказать, что кто-то мог заменить его любовь к ним.
Дневные часы были важны для увещевания патрона, Моргана, быстрее выплатить 
аванс, для напоминания ему о том, что инфляция угрожает потопить их корабль. Он 
встречался с другими потенциальными инвесторами. Он умолял торопиться с 
машинным оборудованием и ускорить кредит. И пока он оставался в Нью-Йорке, он 
ежедневно отсылал письма Шерффу с инструкциями.
Одним из приятных событий этого лихорадочного 1902 года был визит английского 
лорда Кельвина в США. Кельвин объявил о своем полном согласии с Теслой по двум 
вызывавшим разногласие вопросам:
1) о том, что Марс посылал сигналы Земле;
2) и о том, что разговор о невозобновляемых земных ресурсах имел критическое 
значение для всего мира [3].
Кельвин, как и Тесла, был убежден, что ветер, как и солнечная энергия, должен 
использоваться, чтобы помочь сохранить уголь, нефть и лес. Он заявил, что 
ветряные мельницы должны быть помещены на крышах домов при первой же 
возможности, чтобы приводить в действие лифты, водяные насосы, обогревать зимой 
и охлаждать — летом [4].
Тем не менее, Эдисон вопреки прогнозам своих выдающихся современников отодвигал 
ужасный день нехватки горючих материалов более «чем на пятьдесят тысяч лет». 
Одни леса Южной Америки, возражал он, смогут обеспечить топливом Землю на 
протяжении всего этого времени.
Когда Кельвин выразил высокую благодарность американским «пророкам науки», это 
была явная признательность Тесле, ставшая бальзамом для духа изобретателя. 
После банкета у «Дельмонико» в честь Кельвина англичанин провозгласил, что 
«Нью-Йорк — это самый освещенный город мира» и единственная точка на земле, 
которую могут видеть марсиане.
Возможно, под действием великолепного вина он заявил, что «Марс подает сигналы… 
Нью-Йорку». На следующий день это заявление пестрило заголовками во всех