жизни как результат особой тренировки в юном возрасте и последующей строгой 
самодисциплины. Тот факт, что в середине жизни, в Колорадо, он начал проводить 
корректировку исследовательского оборудования методом проб и ошибок, наводит на 
мысль о снижении к тому времени его способностей.
Тесла утверждал, что его метод визуального изобретательства имеет один 
недостаток, который держал его в бедности. Хотя его метод доставлял ему 
огромное умственное наслаждение, но все потенциально ценные изобретения чаще 
всего отбрасывались им и не доводились до своего вещественного завершения, 
необходимого для коммерческого успеха. Эдисон никогда не допустил бы ничего 
подобного, он нанимал множество помощников, чтобы такого никогда не происходило.
 Говорят, что Эдисон ловко использовал идеи других изобретателей, быстро 
отправляя их в Патентную комиссию. С Теслой все было совершенно наоборот. Идеи 
в его уме возникали одна за другой быстрее, чем он мог уловить их. Как только 
он отчетливо представлял, как должно функционировать какое-либо изобретение, он 
обычно терял к нему интерес, так как на его горизонте всегда маячили новые 
волнующие задачи. Его фотографическая память частично объясняет трудности, 
которые возникали у него при работе с другими инженерами. Тогда как им надо 
было делать чертежи, он работал в уме. В начальной школе он был почти отстающим 
учеником, несмотря на удивительные успехи в математике, потому что он ненавидел 
уроки рисования.
Тесле было двенадцать лет, когда благодаря хорошо продуманным усилиям ему стало 
удаваться изгнать из своего ума беспокоящие образы. Но он никогда не мог 
управлять непостижимыми вспышками света, появлявшимися в те моменты, когда он 
оказывался в опасной ситуации или в затруднительном положении, или когда он был 
в очень возбужденном настроении. Иногда он видел, что воздух вокруг него 
наполнен языками колеблющегося пламени. Их интенсивность с годами увеличивалась 
вместо того, чтобы уменьшаться, и достигла пика, когда ему было около двадцати 
пяти лет.
Когда ему было уже шестьдесят лет, он писал: «Эти сияния все еще время от 
времени возникают в те моменты, когда ко мне приходит идея, открывающая новые 
возможности, но они уже не столь волнующие и обладают меньшей интенсивностью. 
Закрыв глаза, я неизменно вижу однородный темно-синий фон, похожий на чистое 
небо безоблачной ночью. Через несколько секунд это поле оживляется искрящимися 
хлопьями зеленого цвета, образуя несколько слоев, они начинают приближаться ко 
мне. Затем справа появляется красивая структура из двух систем, пересекающихся 
под прямыми углами, близко лежащих друг к другу параллельных линий, всех цветов 
с преобладанием желто-зеленого и золотого. Сразу же линии становятся более 
яркими, и все это густо усеяно точками мерцающего света. Эта картина медленно 
движется через все поле зрения и примерно за десять секунд исчезает влево. Она 
оставляет за собой довольно неприятный бездеятельный серый цвет, который 
немедленно уступает место волнующемуся морю облаков, которые, как кажется, 
пытаются принять живые очертания. Любопытно, что мне не удавалось спроецировать 
какую-либо форму на этот серый цвет до начала второй фазы. Каждый раз перед тем,
 как я засну, перед моим взором проплывают образы людей или предметов. Когда я 
их вижу, то знаю, что мое сознание скоро погрузится в сон. Но если они 
отсутствуют и отказываются появляться, это означает бессонную ночь» [14].
В школе он выделялся знанием языков, прилежно занимался изучением английского, 
французского, немецкого, итальянского, так же как и славянских наречий. Но в 
математике ему не было равных. Он относился к типу учеников, лишенных смелости, 
которые прячутся от преподавателя, пока задачи записываются на доске, и выводят 
мелом ответы, лишь только учитель закончит писать. Сначала учителя подозревали 
его в нечестности. Но вскоре стало ясно, что это была просто другая сторона его 
необычной способности визуализировать и удерживать образы. Зрительный экран в 
его уме хранил все логарифмические таблицы, к которым он и обращался при 
необходимости.
Однако после того как он стал изобретателем, ему иногда приходилось делать 
усилия, чтобы разрешить одну-единственную научную проблему.

Тесла описывал любопытное явление, известное многим творческим людям. Всегда 
наступал момент, когда он
знал
, что уже имеет решение проблемы, хотя еще даже не концентрировался на ней. 
Знал, если даже проблема еще не материализовалась.
«Но удивительно то,
 — говорил Тесла, —
если я все-таки уже имею это ощущение, то я уверен, что действительно уже решил 
задачу и получу то решение, которое хочу».

Практические результаты, как правило, подтверждали голос интуиции. И в самом 
деле, механизмы, которые создавал Тесла, почти всегда работали. Он мог 
ошибаться в понимании научных принципов или даже в качестве материалов, которые 
использовал для конструирования, но каким-то образом механизмы, возникавшие в 
его уме, потом воплощенные в металле, обычно делали то, что он и предполагал.
Если бы в его время в школах работали психологи, мучившие Теслу образы, 
сражавшиеся с его восприятием реальности, могли с легкостью снискать ему 
диагноз «шизофрения». А если бы ему были прописаны лекарства и терапия — 
возможно, что фонтан его творчества оказался бы «излеченным».
Когда Тесла впервые обнаружил, что цепочку возникавших в его уме картин можно 
проследить и дойти по ней до реальных сцен, виденных им ранее, он убедился, что 
открыл истину огромной важности. Именно тогда он решил отслеживать внешние