|
Подобные взгляды считались вполне нормальными и имеющими право на существование.
Молодого профессора мучило только одно: если следовать его доктрине, его
самого нужно было уничтожить едва ли не в первую очередь. И поэтому он
посвящает себя новой теме — исправлению плохой наследственности. А для этого
необходимо выделить ту часть человеческого организма, которая за эту самую
наследственность отвечает.
У меня ушел примерно месяц на то, чтобы собрать статьи фон Беманна в
медицинских журналах конца 1920-х — начала 1930-х годов. Однако я не обнаружил
ни одной научной публикации профессора, сделанной после 1931 года. В его
биографии появляется странный разрыв, который до сих пор никем не объяснен.
Только в 1935 году фон Беманн «всплывает» — в качестве одного из руководителей
и научных консультантов Программы Т-4. Он практически не занимается научными
исследованиями, предпочитая наблюдать за «запуском механизма эволюции» и даже —
время от времени — принимая в этом запуске активное участие. После войны он
попал в руки победителей, за участие в Программе Т-4 его судили и приговорили к
десяти годам тюрьмы. К слову сказать, этим он отличается от многих нацистских
ученых-медиков, которые, несмотря на все причиненное ими зло, отделались легким
испугом или отсидели символические сроки благодаря досрочному освобождению. Фон
Беманн, несмотря на примерное поведение, отсидел свои десять лет в одиночной
камере до конца. Вернее, почти до конца — за два месяца до освобождения
профессор скончался. Был ли он убит? Неизвестно. Но поскольку организм фон
Беманна был предельно изношен, нельзя исключать естественный финал.
Но это — не основная загадка. Дело в том, что профессор фон Беманн был главным
претендентом на роль руководителя генетического проекта Третьего рейха. Чтобы
узнать, являлся ли он таковым в действительности, нужно было ответить на три
вопроса. Первый: насколько продвинулся он в своих исследованиях к 1931 году?
Второй: что фон Беманн делал следующие четыре года? Третий: не было ли его
участие в Программе Т-4 маскировкой другой, более серьезной деятельности?
Для ответа на первый вопрос мне нужна была помощь профессионалов. К счастью, у
меня довольно обширные связи в аргентинских научных кругах, и я передал
подборку статей профессора одному нашему весьма квалифицированному
специалисту-генетику. Ответить на два других вопроса было сложнее. Но я не
привык пасовать перед трудностями…
Когда за деревьями не видно леса
В первую очередь я собирался систематизировать имевшиеся у меня данные о судьбе
фон Беманна после 1931 года. Итак, в 1935 году профессор занимает должность
главного медицинского консультанта Программы эвтаназии Т-4. О какой-то его
особой активности на этом поприще не слышно, сохранилось лишь несколько
докладных записок, в которых он выступает за ужесточение предусмотренных
программой мер — в частности, за уничтожение ряда категорий больных вместо их
стерилизации. К слову сказать, именно на основании этих документов его потом и
осудили.
Похоже, работа у профессора была не очень пыльная, и времени на научные
исследования вполне хватало. О том, что фон Беманн слишком много знал,
свидетельствует и длительный срок его заключения — его явно хотели подольше
продержать в изоляции. Вроде бы все сходится, и можно было бы на этом
успокоиться, но…
Но я не привык делать поспешные выводы и задал себе парочку напрашивавшихся
вопросов. Первый: если фон Беманн был ценнейшим специалистом, руководителем
мощнейшего научного проекта, почему победители не вывезли его к себе и не
заставили работать в каком-нибудь секретном институте, как это произошло с
крупнейшими германскими учеными? Сажать такого специалиста в тюрьму — это все
равно что выбрасывать в море сундук, набитый золотыми слитками!
И второй. Насколько мне известно, фон Беманн никогда не служил в СС, в отличие
от Егерманна и Рашера, которые тоже руководили крупными проектами. Разумеется,
вполне вероятно, что его работа в Программе Т-4 была всего лишь хитрой
маскировкой, но тогда почему такая маскировка не применялась в других случаях?
По ходу своих раздумий я получил ответ от специалиста, которому отправил статьи
профессора. Письмо заставило меня призадуматься еще более глубоко. Вот что я
там прочитал:
Уважаемый господин фон Кранц! Я с большим интересом ознакомился с присланным
Вами материалом. Честно говоря, я не предполагал, что германская reнетика к
началу тридцатых годов так близко подошла к открытию ДНК. Если Вы не против, я
использую эти материалы в моей статье по истории медицины. Они свидетельствуют
о высоком научном уровне автора, значительно опередившем свое время. Судя по
всему, он даже успел воспитать плеяду учеников — две последние статьи,
написанные им в соавторстве с Н. Хайдером, значительно отличаются по стилю.
Если у Вас есть дальнейшие статьи этого автора или его учеников, я был бы Вам
очень признателен за возможность снять с них копии.
Статей у меня, разумеется, не было. Зато появлялась более или менее четкая
картина того, как все происходило. К 1931 году фон Беманн уже вполне мог
добраться до идеи клонирования. Воспитав учеников, он вполне мог создать свой
собственный научный центр под патронажем кого-нибудь из воротил германского
бизнеса, который, естественно, поставил главное условие — сохранение полной и
|
|