рассказал Вольфу Григорьевичу о цели визита, о том, что воочию увидит далекую 
страну. Мессинг не сразу ответил, испытывая нехорошее предчувствие, даже хотел 
сказать: «На кой черт вам сдалась эта Америка», но заметил более мягко:
– Америка… Наш союзник. По-моему, мы очень заинтересованы в ее помощи, но не 
более…
– Я и еду за сбором средств для Красной Армии. Вместе с Ициком Фефером.
Мессинг видел этого поэта и сразу испытал к нему отвращение, почувствовал в нем 
слабохарактерность и лживость.
– Но вряд ли американцы знают Фефера, – сказал Вольф Григорьевич.
– Его кандидатура согласована на самом верху, – объяснил Михоэлс тоном, не 
предполагающим возражений.
– Я понимаю, – многозначительно произнес Мессинг, – но будьте осторожны. Вы 
едете в чужую, неведомую вам страну. Желаю удачи. Как вернетесь, сразу 
позвоните, – с тревогой в голосе вымолвил Мессинг, однако возбужденный 
ожиданием предстоящего вояжа Михоэлс не обратил на его слова никакого внимания.
Никто не сомневался, что делегацию в Америку возглавит Михоэлс, как 
председатель Еврейского антифашистского комитета. А вот выбор второй фигуры 
вызвал некоторое удивление. Здравые умы в ЕАК считали, что полезнее было бы 
направить в Америку кого-либо из участников войны, героев Советского Союза: 
генерал-лейтенанта Якова Крайзера, подполковника Мильнера, Леонида Бубера, 
поэта-партизана Абрама Суцкевера и особенно капитана 2-го ранга Фисановича, 
помимо советских орденов, награжденного знаками отличия США. Такая группа могла 
бы произвести настоящий фурор и собрать пожертвований в пользу Красной Армии 
значительно больше. И если требовалось послать в Америку писателя, то конечно 
же Илью Эренбурга, чьи антифашистские статьи распространялись через 
Совинформбюро по всему миру.
Соломон Михоэлс в стиле отчета тех лет докладывал: «…в начале 1943 года наш 
Комитет получил приглашение от крупной антифашистской еврейской организации 
Нью-Йорка – от Комитета еврейских ученых, писателей, артистов и художников». 
Телеграмма была подписана председателем Комитета Альбертом Эйнштейном, у 
которого именно в то время развивался роман с Марго. В своем отчете о поездке 
Михоэлс не скрывал холодка, который их сопровождал на пути в Америку. Некоторые 
лидеры еврейских организаций даже посетили правительственные учреждения США с 
целью воспрепятствовать прибытию делегации. «Подобные меры, – писал потом 
Михоэлс, – объяснялись тем, что, мол, актер и поэт не могут являться 
представителями еврейской советской общественности…» Американцы указывали на 
необъяснимое отсутствие в составе делегации депутата от Еврейской автономной 
области Гольдмахера, главного врача Боткинской больницы Б. Шимелиовича, Героя 
Социалистического Труда Льва Гонора, командира дивизиона подводных лодок Г.
 Гольдберга, академика Лины Штерн… «Непонятно, – отмечала газета „Форферст“, – 
к кому, собственно, приехали этот актер и этот поэт?.. К тем сотням поэтов и 
писателей, к которым якобы прибыл Фефер?»
Михоэлс чувствовал двойственность своего положения, он случайно, но, видимо, 
многое узнал из того, что ему знать не следовало. Он, честнейший человек, был 
прикрытием для «работы» Фефера.
Перед отъездом в Америку, чтобы повысить свои акции в издательстве «Дер Эмес», 
Фефер намекнул моему отцу, директору издательства, что едет в Америку с 
секретным заданием.
Чекисты не сомневались в том, что Михоэлс не помешает работе их агента, но на 
всякий случай решили избавиться от ненужного свидетеля еще в Америке.
Во время выступления в Бостоне рухнули кем-то подпиленные подмостки на трибуне 
стадиона, где стоял Михоэлс. Он чудом остался жив. Сохранились кинокадры, 
запечатлевшие Михоэлса в Америке, бледного, осунувшегося, прыгающего на 
костылях, но улыбающегося в камеры. Искренне или то была игра актера? Как он 
расценил это происшествие? Ведь Соломон Михайлович провалился с высоты в 
помещение, где стояли разные машины. Понял ли, что с ним еще тогда хотела 
разделаться наша разведка?
Именно в этот день Вольф Мессинг ощутил необычное волнение.
– Аида, что-то случилось с Соломоном, – сказал он жене.
– Что могло произойти? – удивилась она. – В газетах пишут, что его выступления 
проходят с громадным успехом. В фонд Красной Армии поступают большие деньги.
– Он жив, но с ним что-то произошло, что-то странное, – опустил голову Мессинг, 
чтобы жена по его глазам не догадалась: с Михоэлсом случилась беда.
Его друг пока жив, но обречен на гибель, просто ему дали отсрочку. Что делать? 
Кому сказать? Как предотвратить убийство? Мессинг ощутил свое бессилие, он 
ничем не мог помочь другу, чувствуя, что судьба его зависит от решения самого 
Сталина. Поговорить с ним, попросить о милосердии – дело бесполезное, тем более 
Мессинг не знал, чем Михоэлс рассердил вождя.
Предчувствия не обманули Вольфа Григорьевича. Сталин действительно отсрочил 
убийство Михоэлса до тех пор, пока американцы не узнают о том, что разведчики 
Советского Союза украли у них секрет создания атомной бомбы. Свидетель этого 
был не нужен, даже опасен. «Нет человека – нет проблемы», – думал о Михоэлсе 
Сталин.
Тем не менее руководитель советской разведки в Штатах генерал Скрябин похвалил 
Михоэлса и Фефера за успешную поездку по Америке, Канаде и Мексике.
Предчувствовал ли Михоэлс свою неминуемую гибель? Может быть, надеялся, что его 
защитят общепризнанный талант и высокое звание? Ведь он не мешал разведке, даже 
наоборот, своими пламенными антифашистскими речами, своим незапятнанным именем 
оправдывал миссию в Америку. Он старался не замечать действий Фефера, его 
регулярных встреч с работниками посольства, напряженность и бледность в лице