– Ладно, – смягчился Сталин, – ты интернационалист, а Михоэлса прощупай. 
Обязательно!
Разговор со Сталиным расстроил Мессинга, и свое выступление в этот вечер он 
провел неровно. Часто не мог сосредоточиться и разыскал заказанный предмет 
только с третьего раза. Зал шумел, назревала сенсация: великий телепат терпел 
фиаско. Он нервничал, едва ли не умоляя индуктора постоянно повторять про себя 
желание, и, только собрав волю в кулак, все-таки нашел на последнем ряду 
балкона лежащий под сиденьем портсигар, из которого нужно было достать три 
сигареты. Волнение зала обернулось шквалом аплодисментов – зрители посчитали, 
что Мессинг выполнил очень трудное задание.
Михоэлс сам пришел в гримерную к Мессингу. Они встретились как старые и добрые 
друзья.
Вид артиста обескуражил Мессинга. Перед ним стоял сильный человек, с 
непропорциональными чертами лица, часто свойственными гениям, лучистые добрые 
глаза выдавали его талант и наивность. Мессинг на мгновение заглянул в его 
сознание и тут же отказался от этого, настолько помыслы Михоэлса были чисты и 
светлы, как и его душа. А вот будущее артиста заставило пришедшего в ужас 
Мессинга опуститься на стул, чтобы не выдать своего волнения.
– Я всегда присаживаюсь перед выходом на сцену, словно перед дальней дорогой, – 
сказал Мессинг.
– А я сажусь в кресло, мне как народному артисту и королю Лиру положено кресло,
 – пошутил Михоэлс.
Они расстались очень дружелюбно, крепко пожав друг другу руки. Мессинг задержал 
руку Михоэлса в своей.
– У меня ощущение, что вы прощаетесь со мной, – удивился Михоэлс.
Мессинг покраснел от растерянности, но нашел что ответить:
– Не очень часто мне удавалось пожимать руку королевской особы!
Оба рассмеялись: Михоэлс – чистосердечно, Мессинг – нервно и напряженно. Он 
просто страшился рассказать другу, что его ожидает. Надеялся, что видение было 
ошибочным и Сталин переменит свои намерения.

Сталин принял Мессинга в комнате, закрытой шторами, между которыми все-таки 
пробивалось первое весеннее солнце. Наверное, не хотел, чтобы во время их 
беседы телепат мог разглядеть его лицо.
– Видели Михоэлса? – хмуро произнес вождь.
– Видел.
– Я знаю. Даже о чем вы говорили. Но интересно, что вы прочитали в его мыслях?
– Они чисты… – начал Мессинг.
– Покрываете своего, – дернулся Сталин.
– Зачем? – сказал Мессинг. – Я знаю, что, когда еврейский театр вместе с 
главным режиссером Грановским решил остаться за границей, именно Соломон 
Михоэлс возглавил группу артистов, вернувшихся домой. На мой взгляд, он 
чересчур советский человек. Я правильно сказал «чересчур»? Иногда еще путаюсь в 
русском языке.
– Вы не скажете правды? – двусмысленно заметил Сталин. – Почему вы молчите? Что 
вы еще увидели, встретившись с Михоэлсом?
– Его смерть. В темноте… Было плохо видно.
– Ха-ха! – вдруг диковато засмеялся Сталин. – Даже я не вечен. Но грузины живут 
долго!
После ухода Мессинга Сталин дал указание Управлению культуры не занимать этого 
артиста в дальних от Москвы концертах.
А Мессинг, садясь в кремлевскую машину, услышал за своей спиной чисто звучащий 
бас:
– Вольф? Это ты, Вольф?
– Поль? – обернулся Мессинг!
Они обнялись как старые друзья, когда-то вместе выступавшие в Берлине в одном 
варьете и не видевшиеся с довоенных лет.
Кремлевские курсанты с недоумением, но по уставу спокойно наблюдали странную, 
не предусмотренную графиком встречу.
Известный прогрессивный американский певец Поль Робсон приехал на прием к 
Сталину в то время, когда Мессинг покидал Кремль.
– Я буду выступать телевизор, – с трудом подбирая русские слова, произнес 
Робсон. – Прямой эфир!
Мессинг отвел Робсона в сторону и на бумажке латинскими буквами начертал три 
куплета песни, шепотом сообщив ее название. Робсон понимающе кивнул головой:
– О’кей, камарад!
Концерт состоялся через несколько дней, и в конце выступления Робсон спел эту 
песню. Опешивший от неожиданности диктор, волнуясь и заикаясь, сказал, что 
певец исполнил песню защитников Варшавского гетто.
Сталин растерянно глядел на экран, не понимая, как эта песня могла миновать 
десятилетиями отлаженную цензуру, а Вольф Григорьевич Мессинг сквозь слезы 
смотрел на Робсона, мысленно благодаря коллегу, поведавшего миру об убитых в 
прошедшей войне шести миллионах его соотечественников.

Непредсказуемость в поведении Сталина волновала Мессинга, и он никак не мог 
привыкнуть к вызовам в КГБ, к нелепым и грубым требованиям чекистов.
Одна из последних встреч со Сталиным произошла в начале 1948 года. Сталин был 
хмур, не в настроении. «Наверное, плохо выспался», – подумал Мессинг, но во 
время их разговора, прочитав мысли вождя, понял, что его раздражает.
– Американцы имеют атомную бомбу! – неожиданно выпалил он. – А мои ученые