литовцев, пишущих с ошибками на родном языке. Блестящий ученый. Остроумнейший 
человек. Как от такой незаурядной личности мог избавиться СССР, если он желает 
процветания науки и культуры, если собирается по всем статьям обогнать другие 
государства? Вольф напрягся, но не сумел увидеть будущее новой страны, оно 
выглядело противоречивым, и в нем преобладал красный цвет – цвет то ли знамени, 
то ли крови, то ли того и другого вместе…
Вольфу исполнилось 23 года, и его призвали в армию. Он, как и другие новобранцы,
 участвовал в военных учениях, и, хотя офицеры знали, что в их части служит 
известный на весь мир артист с феноменальными телепатическими способностями, 
поблажек ему не делали. Иногда, будучи под хмельком, с ним был рад пообщаться 
любвеобильный капрал. Он задавал вопросы, в основном касающиеся женского пола, 
интересовался, чем отличаются японки от польских девушек. «И неужели аргентинки 
день и ночь танцуют танго? А в кровати после этого могут?» – выпучивал он глаза.
 «Могут, – шутливо отвечал Вольф, – если кровать двуспальная». Выслушав рассказ 
Вольфа о темпераменте бразильянок, капрал скорчил недовольную гримасу: «Они 
способны разложить армию. Разве после их любовного буйства солдат поднимется на 
поверку? Пойдет в бой? Природа рассудила справедливо. Полякам нужны прекрасные 
и нежные пани!»
По окончании военной службы Вольф снова вернулся к опытам. У него появился 
новый импресарио – господин Кодак, лет пятидесяти, очень деловой человек. 
Условия нового договора позволили Мессингу зарабатывать больше, чем у 
Цельмейстера, и скопить приличную сумму денег, в дальнейшем позволивших ему 
спасти свою жизнь. При этом он не забывал помогать отцу, братьям, послал деньги 
на памятник маме, на подарок племяннице Марте – только что родившейся у 
старшего брата дочке.
Кодак определил маршрут выступлений: Берлин, Париж, Лондон, Рим, снова Берлин, 
Стокгольм… Несмотря на уплотненный график работы, Мессинг старался 
совершенствовать прежние опыты, придумывал новые, расширял и разнообразил 
программу. В Риге он ездил на автомобиле по узким улочкам ныне Старого города с 
крепко завязанными черным полотенцем глазами, руки лежали на руле, ноги – на 
педалях. Управлял же машиной опытный водитель, сидевший рядом и мысленно 
отдававший ему приказы. Разумеется, после увиденного рижане толпами 
устремлялись в зал, где по вечерам выступал Мессинг.
Крутые повороты на старинных улочках, быстрые и неожиданные приказания 
требовали от Вольфа необычайного напряжения, и он выполнял их без единой 
помарки, которая могла привести к аварии, посрамлению телепата и даже к срыву 
гастролей. Кстати, потом Мессинг ни разу не садился за баранку автомобиля. Он 
был равнодушен к технике, в отличие от многих фокусников, использующих ее в 
своих трюках. Мессинг, мог купить не один автомобиль, но даже не думал об этом, 
считая, что без него вполне можно прожить, и не желая выделяться среди своих 
сограждан. Единственная роскошь, что он себе позволил, – это крупный перстень, 
с которым выходил на сцену.
Господин Кодак не снижал темпы гастролей – Южная Америка, Австралия, страны 
Азии. В 1927 году в Индии Вольф встречается с Ганди, выдающимся политическим 
деятелем своего времени. Но Мессинга заинтересовали не столько его политические 
взгляды, сколько учение, в котором причудливо переплетались древняя индийская 
философия, толстовство и различные социалистические идеи. Лицо мыслителя, тихий 
голос, неторопливость и плавность движений, мягкость в обращении с окружающими 
и удивительная простота не могли не привлечь к нему Мессинга.
Он показал Ганди опыт, выбрав его своим индуктором. Ганди мысленно попросил 
Мессинга взять со стола флейту и передать ее определенному человеку. Стоило 
этому человеку поднести флейту к губам, как в ответ на тонкие музыкальные звуки 
из стоящей на полу корзины, похожей на бутыль с узким горлышком, стала медленно 
выползать змея. Ее движения четко соответствовали ритму, заданному флейтистом. 
Это был своеобразный, но прекрасный танец. Мессинг смотрел на него как 
завороженный, думая о том, что существует еще немало чудес, созданных, но по 
сути не разгаданных человеком. Его поразило искусство йогов, их виртуозное 
владение своим телом, конечно, достигаемое непрестанными тренировками. Он 
наблюдал глубокое и длительное, иногда на несколько недель, погружение йогов в 
каталептическое состояние. Мессинг понимал, что это искусство переходит из 
поколения в поколение и ему никогда не достичь их уровня.
К Вольфу Мессингу не раз обращались незнакомые люди с просьбой раскрыть хищение,
 найти вора, наладить семейные отношения… Он не отказывался вне зависимости от 
положения человека в обществе помочь ему и вообще нести добро людям.
Однажды в очень богатой и влиятельной в Польше семье графов Чарторыйских 
пропала передававшаяся из поколения в поколение бриллиантовая брошь стоимостью 
не менее 800 тысяч злотых. Сумма эта по тем временам была грандиозной. Чужой 
человек пройти в строго охраняемый старинный замок практически не мог, а в 
своей многочисленной прислуге граф был уверен. Ни полиция, ни частные детективы 
распутать дело не сумели. Тогда граф Чарторыйский на собственном самолете 
прилетел к Мессингу, выступавшему в Кракове, и предложил ему заняться поисками 
пропавшего украшения. Мессинг заинтересовался предложением, к тому же взыграло 
тщеславие молодого человека – очень уж хотелось раскрыть то, что не смогли 
другие.
Благодаря длинным, до плеч, иссиня-черным вьющимся волосам и бледному лицу, 
черному костюму и накидке, граф без труда выдал Мессинга за художника, 
приглашенного запечатлеть уникальные архитектурные сооружения и скульптуры, 
стоящие в саду замка. За день перед Мессингом прошли все служащие, которые вели 
себя, как всегда, свободно и раскованно. Мессинг согласился с мнением графа, 
что все они люди честные. И среди членов его семьи Мессинг не обнаружил