Но несколько раз в месяц и к Михайловскому замку подкатывали кареты, из которых 
выбирались одетые для вечера дамы и кавалеры. Правда, их приезд не освещался ни 
свечами, ни факелами, да и ковровых дорожек перед ними не выкладывали. Все было 
по-простому, но именно на эти незатейливые вечера рвались самые утонченные 
представители светского общества. Вот только попасть удавалось единицам. Два 
огромных казака в алых рубашках тщательно сверялись со списком гостей, не 
пуская неприглашенных.
Именно так, таинственно и непривычно, начинался прием в салоне, а проще сказать,
 на квартире статской советницы Екатерины Филипповны Татариновой. Конечно, этим 
приемам далеко было до прежней пышности Михайловского замка. Екатерина 
Филипповна не обладала состоянием. Отец и мать ее, барон Федор фон Буксгевден и 
Екатерина Малтиц, служили еще при дворе Екатерины II, потом при Павле Петровиче 
и его сыне Александре I, но высших должностей не заняли. Правда, мать стала 
главной дамой в окружении великой княжны Александры Александровны, но ведь это 
не бог весть что – быть при княжне. Сама Екатерина Филипповна, тогда еще 
шестилетняя баронесса Катенька Буксгевден, была отдана родителями в 1789 году в 
Смольный институт, ну а после выпуска пристроена при дворе фрейлиной.
Замуж Екатерина Филипповна вышла за офицера Астраханского гренадерского полка 
Ивана Михайловича Татаринова. Это был брак по любви, но быстро выяснилось, что 
одной любви мало, а характерами молодые никак не сходятся. Однако Екатерина, 
теперь уже Татаринова, как верная жена, разделила все военные тяготы жизни мужа.
 Она даже в действующей армии во время войны с Наполеоном следовала за обозом 
супруга. Татаринов оказался невероятно храбрым, но во время заграничного похода 
был серьезно ранен, и его отослали домой. Только вот, вернувшись, он с женой 
жить не стал, а уехал в свое имение под Рязань, где и скончался. Ну а Екатерина 
Филипповна вернулась на родину – в Петербург под крыло матушки, которая и 
получила к тому времени за «долгую и беспорочную службу» казенную квартиру в 
Михайловском замке. Видно, начальство рассудило, что кто-то же должен 
присматривать за этой мрачной махиной, где жизнь замерла после смерти Павла. 
Вот семьям некоторых фрейлин и замковых инженеров и посчастливилось получить 
тут «хоромы».
Впрочем, Екатерине Филипповне такая уединенность оказалась только на руку. Ее 
таинственно-мистические вечера меньше всего нуждались в огласке. Дело было в 
том, что Екатерина Филипповна Татаринова собирала общество не для веселья, а 
для гадания. После положенных светских разговоров и комплиментов, после 
скромного позднего обеда наступало заветное время – открывались двери в особую 
залу, куда приглашались не все из присутствующих. Екатерина Филипповна сама 
подходила к тому, кого выбирала для ночного гадания, с остальными 
раскланивалась, обещая, что будет ждать их к следующему званому обеду. Никто не 
обижался, если его выдворяли. Все верили – Татаринова лучше знает, когда придет 
день для гадания им. Кому-то повезло сегодня – кто-то дождется своего часа в 
другой раз.
Гасли люстры, зачехлялись зеркала. Екатерина Филипповна вместе с подругой 
раздавала оставшимся гостям простые белые рубахи, скроенные наподобие рубища. 
Дамы и кавалеры расходились за ширмы и переодевались.
И вот, босые, в одинаковых длинных рубахах, со свечами в руках, они вступали в 
тайную залу-молельню. Здесь на стене висела большая картина на западный манер – 
«Тайная вечеря», вокруг нее русские иконы, чьи золотые оклады мерцали в блеске 
многочисленных лампад.
Медленно начиналось всеобщее пение псалмов. Ритм убыстрялся, и участники, встав 
с колен, начинали двигаться по кругу. Ритм все убыстрялся, белый хоровод 
двигался все ускореннее. И вот уже слова вырывались несвязно. Пение переходило 
в крик, толпящиеся по кругу люди задыхались. Как тогда говорили – «на них 
накатывало». В такие минуты Татаринова приходила в экстаз и начинала 
пророчествовать, словно вошедшая в транс древняя пифия. Сначала слова ее лились 
бессвязно, но, по мере того как все общество затихало, голос ее креп и 
раздавались краткие строки – иногда рифмованные, иногда белого стиха.
Пророчицу слушали затаив дыхание. В ее словах искали ответы на личные 
наболевшие вопросы. Кое-кто из гостей, наиболее храбрых, осмеливался 
выкрикнуть: «Скажите мне, Екатерина Филипповна!» И тогда Татаринова делала 
предсказание для спросившего.
Из личных пророчеств сохранилось немногое. Известно, что Татаринова предрекла 
успешную военную карьеру генералу Евгению Александровичу Головину, причем 
сделала это, когда генерал был сильно болен и решил подать прошение об отставке.
 Но слова Татариновой сулили ему новый успех в карьере, и Головин забрал рапорт 
об отставке. И не пожалел! Он быстро выздоровел и поднялся по служебной 
лестнице. Известно также, что к предсказательнице часто захаживал великий 
русский живописец Владимир Лукич Боровиковский. И ему Татаринова всегда точно 
предсказывала взлеты и падения.
Но главными предсказаниями Екатерины Филипповны стали ее пророческие слова о 
роковых событиях в России. Летом 1825 года Татаринова умоляла генерала Головина,
 чтобы тот отговорил императора Александра I от поездки в Таганрог. «Злой рок – 
Таганрог!» – повторяла она. Когда же император уехал, на одном из своих радений 
предсказательница выкрикнула: «Царя в сыру землю положу!» – и упала, потеряв 
сознание.
Дальнейшее показало ее правоту – Александр Павлович действительно простудился и 
умер в Таганроге.
Второе пророчество прозвучало накануне Декабрьского восстания. «Не поворотить, 
не избыть! – воскликнула пророчица. – И нельзя предотвратить!.. – И заплакала.
 – Что же делать, как же быть?! Россию придется кровью обмыть!» Известно, что