на охоте. Второй же ребенок, оставшийся единственным наследником, оказался 
немым от рождения. Что ж, верно говорят: и богатым приходит время плакать. 
Каких только лекарей не звал к ребенку отец, каких только денег не платил! 
Мальчик молчал…
В отчаянии Крёз отправил к Дельфийскому оракулу послов с богатейшими дарами. 
Ответ пифии оказался странным:


Многих народов властитель, о Крёз неразумный!
К горю ты своему пожелал голос сына услышать.
Лучше бы сын твой немым навеки остался.
Горьким же станет тот день, когда уста он откроет!


Крёз пришел в недоумение. Ну как может стать горьким день, когда мальчик 
заговорит?! Да он будет счастливейшим в жизни всей Лидии! Иначе как же его сын 
станет править?! Царству ведь нужна твердая рука – Лидия окружена врагами, 
постоянно приходится вести то одну, то другую войну. Совсем плохи стали дела, 
когда, покорив Мидию, Лидия обрела в лице мидийского союзника – Персии – 
могущественного врага.
Крёз решил спросить у Небес совета: как следует поступить – может, самому 
напасть на Персию? Но, чтобы не ошибиться, царь решил направить своих 
представителей к самым знаменитым пророкам того времени: к оракулу в Дельфах, 
оракулу на севере Лидии и оракулу в оазисе Сивах в Ливийской пустыне. Везде 
посланцы Крёза должны были спросить: «Что делает в этот день лидийский царь?» 
Ответы следовало записать и представить на суд самого Крёза. Неизвестно, что 
ответили два последних оракула, но пифия в Дельфах сказала следующее:


От меня никогда не скрыта глубь моря, все песчинки;
Немых слышу я, понимаю также глухих.
Обоняю теперь я запах черепашьего мяса,
С мясом ягненка варимого в медном сосуде.
И медью ж покрытом.


Прочтя эти слова, Крёз уверился, что именно оракул в Дельфах – самый правдивый, 
ведь пифия сказала верно: в тот день царь действительно ел на обед мясо 
черепахи, тушенное вместе с ягнятиной в медном горшке с медной крышкой. За 
верный ответ царь отослал в Дельфы громадный дар, в котором было 117 золотых 
кирпичей и множество золотой и серебряной посуды вкупе с золотыми статуями и 
ожерельями. В ответ он просил совета: начинать ли войну против персов?
Ответ пифии был краток: «Перейдя реку Галис, ты разрушишь великое царство!»
Царь воспрянул духом. Река Галис находилась на границах его владений с Персией. 
Значит, нужно опередить неприятеля и совершить нападение первым. Однако Крёз 
был весьма осторожным владыкой. Он запросил еще одно пророчество. Пифия 
предрекла уже многословно:


Когда над мидянами-персами царствовать будет лошак,
Тогда, легконогий мидянин, беги в каменистую Спарту,
Сопротивление брось, не стыдися быть робким.


Крёз прочел новое предсказание и успокоился. Ясно же, что в Персии никогда не 
будет царствовать лошак, там же есть царь Кир. Ну а со Спартой хитрый Крёз 
заключил военный союз. Так что, ободренный, он быстро собрал войска, перешел 
Галис, ринулся на Персию и… Произошло невероятное – персидский царь Кир II 
разбил лидийцев в пух и прах! Крёз попытался вызвать своих спартанских 
союзников, но один их отряд был разбит персами, а второй опоздал – персы 
ворвались в столицу Лидии, сломив сопротивление войск Крёза. Безжалостный Кир 
разрешил своим солдатам, грабившим город, убивать любого встречного, но самого 
Крёза, захватив, привести к нему. Но солдаты не знали царя Лидии в лицо. Один 
из них кинулся на поверженного лидийца и уже занес было меч, но в это время на 
его руке повис мальчишка. «Человек, не убивай моего отца Крёза!» – в отчаянии 
закричал он.
Это и были первые слова сына лидийского царя. От страха мальчик обрел 
способность говорить. Пифия опять оказалась права: лучше бы день, когда 
наследник Крёза заговорил, не наступил никогда.
Лидия потеряла свою независимость, Крёза же кровожадный Кир решил погубить на 
костре. И вот, когда персы уже решили поджечь дрова, Крёз неожиданно вспомнил 
еще одно мудрое предсказание, которое некогда изрек афинский политик, поэт и 
философ Солон (ок. 640–560 до н. э.), посетивший лидийского царя во времена его 
благоденствия. Тогда Крёз, опьяненный богатством и властью, воскликнул: «Видел 
ли ты кого-то счастливее меня, афинский пришелец?» Мудрый мыслитель вздохнул и 
покачал головой: «Мне известно, что ты богат и повелеваешь многими людьми. Но о 
том, о чем ты спрашиваешь, я могу сказать только тогда, когда услышу, что ты 
счастливо окончил свою жизнь. Потому что самый богатый человек не счастливее 
последнего бедняка, если счастье не остается верным ему до конца жизни».
И вот теперь, вспомнив слова афинского мудреца перед пламенем костра,