Дорога, по которой мы следовали, как я заметил, была изрыта глубокими колеями и 
колдобинами, и у меня невольно возник вопрос, сколько же автоколонн и на 
протяжении скольких лет прошло этим путем, доставляя продовольствие для народа, 
голодающего из-за безумия и злодеяний собственного правительства.
На своей более быстрой машине мы вскоре обогнали последний, а за ним и еще 
дюжину грузовиков, пока Тесфайе, явно наслаждавшийся этим ралли-сафари, не 
втиснулся в середину колонны. Вздымаемые грузовиками пыль и песок образовали 
вокруг нас дикое турбулентное движение, ограничивавшее порой видимость до 
нескольких футов. Напрягая зрение и вглядываясь в окружавшую ночь, я испытал 
ощущение страшной инерции в сочетании с чувством неизбежности. Я нахожусь в 
пути, направляясь туда, куда направляюсь, чтобы заполучить то, что пошлет мне 
судьба. И я подумал: здесь-то я и хочу быть, именно это и хочу делать.
Без чего-то семь мы прибыли на границу и остановились у блокпоста суданской 
армии — кучки глинобитных хижин посреди открытой всем ветрам и изрытой равнины. 
Из темноты выступили несколько человек в форме и с фонарями «молния» и стали 
проверять документы. Грузовики перед нами были пропущены один за другим.
Когда наступила наша очередь, офицер приказал Хагосу выйти из машины и принялся 
что-то втолковывать ему, то и дело показывая рукой на заднее сиденье, где мы с 
Эдом вовсю старались стать невидимками. В какой-то момент были предъявлены и 
изучены при свете фар наши паспорта. Офицер вдруг потерял к нам всякий интерес 
и пошел «доставать» пассажиров стоявшего за нами в очереди грузовика.
Хагос забрался в джип и захлопнул дверцу.
— Какие-нибудь проблемы? — нервно спросил я.
— Нет. Никаких, — ответил представитель НФОТ и, повернувшись ко мне, широко 
улыбнулся. — Не волнуйтесь. Эда уже не арестуют. Мы можем ехать.
Он сказал что-то на тигринья Тесфайе, который со счастливым видом отпустил 
ручной тормоз и газанул. Мы покатили вперед через границу в Эфиопию, хотя и не 
прямо в Тиграи. Наш путь, я уже знал, приведет сначала на территорию, 
контролируемую Фронтом национального освобождения Эритреи — более старым, чем 
НФОТ, партизанским движением, боровшимся за освобождение своей страны на 
протяжении почти тридцати лет и сейчас, в начале 1991 года, приблизившегося как 
никогда к своей цели. В пути я расспрашивал Хагоса о связях двух повстанческих 
группировок.
— Мы тесно сотрудничаем, — объяснил он. — Но ФНОЭ добивается создания 
отдельного эритрейского государства, а мы, НФОТ, ищем не отделения, а 
возможности избрания в Эфиопии демократического правительства.
— А для этого вы должны свалить Менгисту?
— Точно. Он со своей Партией трудящихся препятствует освобождению нашей страны.
Примерно с полчаса мы ехали, не видя никого из нашего каравана. Внезапно 
впереди показались огни, и мы остановились среди грузовиков посреди широкой 
долины между грядами низких холмов.
— Почему мы остановились? — поинтересовался я.
— Подождем подхода отставших грузовиков, а также подсадим бойцов НФОТ, которые 
будут охранять нашу колонну.
Ни слова больше не говоря, Хагос выпрыгнул из «лендкруизера» и пропал. Эд 
схватил видеокамеру и переносное освещение и отправился по своим делам.
Я решил, что и мне не помешает размять ноги да и посмотреть, что к чему. 
Вступив в бархатно-прохладную ночь, я постоял некоторое время рядом с машинами, 
вглядываясь в небо. Слабое сияние исходило от скоплений звезд и полумесяца, в 
нем проступали силуэты ближайших грузовиков с выключенными фарами. Справа от 
меня в глубокой темноте проглянула рощица колючих акаций. Чуть дальше отражала 
легкое свечение белая скала на вершине холма.
Постепенно мои глаза адаптировались к темноте, и я начал различать происходящее 
вокруг. Тут и там стояли или сидели на корточках группки свирепо, просто 
по-бандитски выглядевших, негромко переговаривавшихся мужчин. И если на 
территории Судана ни у кого, похоже, не было оружия, то сейчас практически все 
были вооружены автоматами.

Испытывая легкую тревогу, я прошелся среди грузовиков и увидел Хагоса, 
разговаривавшего с бойцами НФОТ в камуфляже. Подходя к ним, я услышал резкий 
металлический щелчок взводимого курка АК-47 и подумал:
меня пристрелят здесь и сейчас.

Но Хагос ограничился тем, что представил меня окружавшим его людям. Я даже 
ошибся в оценке услышанного звука — кто-то просто разобрал автомат и теперь 
умело чистил его. Уже далеко не в первый раз устыдился я страхов, которых 
немало натерпелся в предшествовавшие нынешней поездке месяцы. Теперь я решил, 
что буду доверять повстанцам, — ведь и они вынуждены доверять мне.
Прошло немало времени, прежде чем мы снова пустились в путь — у одного из 
догонявших, нас грузовиков спустила шина, и все ждали, пока она не была 
заменена. В конце концов мы поехали и находились в пути еще около двух часов.
Приблизительно около одиннадцати мы снова остановились где-то, как мне 
показалось, посреди широкой равнины. Здесь грузовики выстроились в ряд и 
погасили фары.
— Сегодня ночью мы уже дальше не поедем, — объявил через некоторое время Хагос.
— Почему? — поинтересовался я.
— Здесь есть убежище, и завтрашний день мы проведем в нем. Следующее безопасное 
место находится слишком далеко, чтобы мы смогли добраться до него до рассвета.
С этим представитель НФОТ заснул, баюкая на коленях неизвестно откуда взявшийся 
у него АК-47.